Елка в подарок

- Единственное, о чем я вас прошу, комиссар, - расследование должно быть проведено сугубо конфиденциально. Дальнейшие наши действия мы сообразуем с развитием событий. На этом Перзавеса как бы ставит точку в переговорах. Заседание следует считать закрытым. Его ждут министр, три посла, две графини с пересохшими глотками, а также целый выводок писателей-академиков, которых он маринует в осиротевшей без него гостиной. Он должен быть там, среди хрусталя и накрахмаленных скатертей, - каждая минута на счету. Через мгновение он полностью забудет об инциденте и займется более важными делами.

- Господин директор, я... - стартует Кийе.

- Вот именно! - отвечает тот.

Перзавеса протягивает нам руку, вернее, два свободных пальца руки, в которой держит сигару. Мы вынуждены пожать их, чтобы ответить на акт его вежливости.

И вот мы уже на лестнице. Мраморные статуи взирают на нас с сонным безразличием.

- Вот это человек! - блеет Кийе.

Я скашиваю на него глаза. Всегда находятся людишки, гордые тем, что служат своим хозяевам лишь ковриком для вытирания ног.

* * *

- Ну и что теперь? - спрашивает оживший огурец, когда мы приземляемся на тротуаре.

Меня начинает тошнить от его компании.

- А теперь, мой бесстрашный друг, вы можете вернуться к своим высосанным из пальца новостям... Если у вас появится информация и вы захотите со мной поделиться, позвоните. Вот моя карточка.

Я оставляю его с открытым ртом и иду к машине.

- Ну, как дела? - беспокоится маман.

- Как у волка, которого ноги кормят. Придется возиться с этой загадкой. В этом деле, похоже, ожидается куча палок в колесах, да еще рот придется держать на замке...

Она понимает, что я взвинчен, и пытается мне помочь успокоиться.

- Какой он из себя, директор газеты?

- Как сама газета, мам. Изъясняется исключительно заголовками и полагает, что все человечество стоит не больше пятидесяти сантимов, как его капустный листок.

- А куда мы теперь?

- К бизнесмену от газеты, который купил эту чертову халупу. А потом я приглашаю тебя в хороший ресторан где-нибудь в центре. Честно говоря, рагу мамаши Пино для меня лично как кроличий чих.

* * *

Ну и денек выдался - ни одной встречи с приличными людьми! Именно об этом я думаю, когда мне открывает дверь служанка Бормодуpa. Вот уж, видно, шлюха - на все сто! Она сверлит меня своими глазами-буравчиками, будто штопором, если вы, конечно, соображаете, что я имею в виду. Грудь настолько обнажена, словно готова превысить свои полномочия.

- Вы от кого? - мяукает она, продолжая рентгеновское исследование.

- От господина Симона Перзавеса, - отвечаю я, зная наперед, что престижное имя откроет мне любые двери.

Девица проводит меня в небольшую гостиную в стиле ампир и указывает на диванчик, стоящий под огромной, во всю стену, картиной кисти фламандского живописца эпохи космических завоеваний. Проигнорировав приглашение сесть, я хожу по комнате и разглядываю суперсовременную мазню. И вдруг мне в голову (как всегда, гениальную) приходит мысль (соответственно гениальная) по поводу так называемой исторической правды. Люди всегда задавались вопросом, почему Наполеон изображен на всех портретах с рукой, засунутой за отворот мундира. Полагаю, что дам вам глубоко рациональное объяснение. Вы ведь знаете, что парень скончался от рака желудка? Из этого можно заключить: рак мучил его долгие годы, и он держал руку на солнечном сплетении, чтобы незаметно массировать больное место. Однако из школьных учебников мы знаем, что у него были заболевания и других органов, находящихся несколько ниже, но... Если бы живописцы пошли на поводу у правды, то наш национальный герой должен был бы держать руку в соответствующем месте, что, признайтесь, не делало бы чести великому Бонапарту.

Я все еще продолжаю про себя философствовать, рассматривая очередной шедевр современного искусства, когда господин Бормодур вносит в гостиную сто с чем-то килограммов собственной плоти. Кроме излишков веса у хозяина дома есть и другие особые приметы: толстый нос, похожий на гусиную гузку, и взгляд соленой трески.

Он сдвигает брови.

- Месье? Мне доложили...

- Я знаю. Как и то, что я прямиком от господина Симона Перзавеса. Комиссар Сан-Антонио.

- О-о!

С тем же эффектом он мог бы произнести и "а-а!", что позволило бы ему сэкономить силы, ушедшие на складывание губ в трубочку. Но вполне возможно, такое упражнение для рта составляет основную часть его ежедневной физической зарядки, поскольку, войдя, он тут же тяжело плюхается в массивное кресло.

- Для начала хочу попросить вас о неразглашении того, о чем я вам сейчас расскажу, господин Бормотун.

- Дур.

Я напрягаюсь, предчувствуя с его стороны желание нанести мне оскорбление.

- Не Бормотун, а Бормодур, - уточняет он жалобно.

- О, простите, я не нарочно.

Чтобы сгладить неприятное впечатление, я спешу изложить ему (в третий раз за сегодня) обстоятельства дела и причину моего визита.

Узнав, что он из самых лучших побуждений купил для "Утки" небольшой склад костей, мастодонт бизнеса приходит в тихий ужас, у него отваливаются бивни.

- Но это же кошмар! Что обо мне подумает мой друг Симон?!