Конечно, со «смутьянами» расправлялись беспощадно. По свидетельству P. Tebt. 701 (235 г.), целое селение оказывается обезлюдевшим (έρημος) из-за арестов. Но репрессии не могли остановить выступлений, начавших вскоре принимать характер массового движения. Первым его проявлением была, по-видимому, seditio domestica при Птолемее III Эвергете. Об отражении брожения против власти в идеологии свидетельствует «пророчество горшечника», дошедшее до нас в греческом переводе. Это «пророчество», по-видимому, относится ко времени Птолемея III; оно имеет характер апокалипсиса, в котором открывается будущее. Здесь предсказывается гибель Александрии: «Город у моря станет местом, где рыбаки сушат свои сети, ибо Агатодаймон (добрый демон) и Хнум удалятся в Мемфис». Затем настанет «блаженное время, когда воссядет праведный царь, посланник бога-солнца».[153]
А вскоре после Эвергета государство вступает в полосу хронического кризиса, который в конце концов завершился падением эллинистического Египта.Преемником Птолемея Эвергета был его сын Птолемей IV, получивший прозвание Филопатора (221–204 гг.). Управлял государством фактически временщик Сосибий, который еще при Эвергете занимал высокий пост верховного жреца царского культа и владел обширной δωρεά. Полибий (XV, 25) дает ему резко отрицательную характеристику, называя его ψευδεπίτροτος и злым гением (κακοποιος) государства. По его наущению были убиты дядя, брат и мать Птолемея. Он потворствовал дурным наклонностям молодого царя, чтобы держать его в своих руках. Под влиянием Полибия некоторые историки, в частности Бивен, изображают этот период истории Египта только как личную историю Филопатора и его приспешников. Между тем это период кризиса всей политической и хозяйственной системы, который в эти 18 лет, правда, только еще намечается, но с вполне отчетливыми контурами. Буржуазные историки видят существо изменений в Египте при Птолемее IV и его ближайших двух преемниках во взаимоотношениях между македонским правительством и «туземцами»: если первые Птолемеи осуществляли «благожелательное господство» над египтянами, то с Филопатора намечается вместо господства — союз (association). Таким образом, классовые отношения подменяются этническими, а классовая борьба в этой характеристике вовсе элиминируется. Что касается «союза» рабовладельческого правительства и египетского народа, о котором говорит, например, Ростовцев, то материал, им подобранный, показывает, что то был вынужденный «союз» всадника и коня.
Важнейшим событием во внешней политике Египта этого времени была сирийская война, в которой Антиох III потерпел в 217 г. поражение при Рафии. В этой битве в войске Птолемея сражались 20 000 египетских μάχιμοι, вооруженные и обученные по македонскому образцу, и их участие дало Птолемею победу. В этом новшестве Филопатора надо видеть естественный результат всего столетнего существования эллинистического Египта. Ведь клерухи только номинально были македонцами. За сто лет они в достаточной степени сблизились и смешались с местным населением, и разница между ними и египетскими μάχιμοι, несмотря на сохранившиеся различия в их экономическом положении (μάχιμοι получали меньшие наделы), не была уже столь значительной. Что касается наемников, то вряд ли они были более надежны, чем египетские μάχιμοι, которые во всяком случае не перешли бы на сторону противника, как это не раз делали наемники.