Эльнара. Дочь лекаря

– Но я не намерена сейчас пачкать о тебя руки. Ты проживешь еще один месяц, целых долгих тридцать дней и ночей, а на тридцать первую ночь я принесу тебя в жертву великому грозному Ахуру, которому я служу верой и правдой вот уже много-много лет! С незапамятных времен у нас существует один обычай, которому я строго следую: каждые шесть лет, в первую ночь полнолуния по пушурскому календарю, я приношу в жертву всемогущественному Ахуру какую-нибудь юную невинную душу, тем самым продлевая свою драгоценную жизнь. Ты отлично подходишь для выполнения этой миссии!

– Жаль только, маленькая глупая девочка, что ты не сможешь своими собственными глазами посмотреть на это захватывающее зрелище, когда алая свежая кровь медленно заливает белоснежный алтарь, возведенный в честь великого повелителя зла Ахура! Но я постараюсь растянуть твою смерть так, чтоб ты могла увидеть хотя бы начало. Я вырежу из груди твое маленькое сердечко и буду хранить его в красивом сосуде в память о твоей редкой, поистине чарующей красе, прекрасная юная дочь заблудившегося в дебрях своей памяти лекаря Пехлибея!

– А сейчас я запру тебя, негодница, в маленькой темной комнатке без окон, чтобы ты не совершила какую-нибудь очередную глупость. Ну-ка, иди сюда, да поживее! – колдунья грубо втолкнула онемевшую от испуга девушку в тесную каморку, вход в которую был замаскирован тяжелой тканью. Эли осталась одна в кромешной темноте.

Испытания продолжаются

Эльнара не знала, как много времени прошло, когда в дверном замке повернулся ключ, и на пороге ее темницы возникла высокая мрачная фигура Абуталипа. Преданный служитель злой колдуньи принес несчастной пленнице масляную лампу, сухую лепешку и воду в темной, покрытой мелкими трещинами, деревянной кружке. Девушка попыталась заговорить с ним, но слуга как обычно молчал.

Потянулись унылые однообразные дни. Поначалу Эльнара часто горько плакала от ощущения собственной абсолютной беспомощности и безысходности судьбы. Потом попыталась взять себя в руки, дабы найти какой-либо выход из сложившейся ситуации. Несколько раз с лампой в руках она принималась тщательно исследовать пол, стены и потолок своей мрачной темницы в поисках нечаянного выхода. Иногда пыталась громко кричать, звать на помощь в надежде, что вдруг кто-либо ее услышит, однако недолгие часы ободряющей надежды сменялись длительными приступами отчаяния и невыносимой душевной боли. Порой, измученной постоянным внутренним напряжением, девушке казалось, что еще немного – и она сойдет с ума. Правда, прекрасной пленнице удалось начать вести отсчет времени, поскольку Абуталип, приносивший ей хлеб и воду, появлялся, как она догадалась, строго один раз в сутки.

Однажды он пришел, сильно прихрамывая на правую ногу. На участливые расспросы Эли хмуро буркнул, что его ужалила оса. Дочь архотского лекаря, имевшая благодаря отцу кое-какие познания в искусстве целительства, попросила разрешения осмотреть больное место, после чего объяснила суровому служителю, какие травы и масло ему нужно принести, чтобы она приготовила мазь, с помощью которой огромная опухоль, причинявшая бедняге жуткие страдания, тут же спадет, не оставив даже рубца на теле. Недоверчиво покосившись на юную девушку, и не сказав ни «да», ни «нет», араб молча удалился, а через пару часов принес все, что было велено.

Тщательно размельчив в маленькой чашке каждую из трав и затем добавив в нее оливкового масла, Эльнара все как следует перемешала и наложила полученную таким образом мазь на больную ногу, крепко перевязав ее чистой белой тряпицей. На следующий день непривычно – радостный Абуталип пришел поблагодарить свою спасительницу и спросить, что он может для нее сделать? Девушка, не раздумывая, попросила его принести котомку, в которой хранила самые дорогие ее сердцу вещи – жемчужное ожерелье и голубое атласное платье – память о покойной матери. К вечеру того же дня араб исполнил ее скромную просьбу. Шел семнадцатый день с момента заточения Эли, а ночью ей приснился удивительный сон.

Незнакомый дочери Пехлибея старик с белой благообразной бородой, тонкими благородными чертами лица и вдумчивым, западающим в душу, взглядом умных карих глаз, одетый в свободную, ослепительно – белую одежду, сказал ей: