Эльнара. История принцессы

Потрясенная доселе невиданным благополучием, Айша-Биби не знала, как угодить супругу, обычно пребывавшему в состоянии внутренней отрешенности. Он казался ей суровым и немного загадочным человеком. Его холодность пугала, и, чтобы не лишиться нечаянно обретенного рая, она изо всех сил старалась задобрить Эльнару, в которой отец души не чаял.

Отвыкшая за годы своего печального замужества по-человечески улыбаться, мачеха порой пыталась изобразить на своем угрюмом лице подобие улыбки, отчего оно становилось похожим на страшную маску, что одевали актеры в театре, играя роль дэвов и злых духов.

В ответ своенравная девочка упорно не желала принимать мачеху, вызывавшую у нее стойкую неприязнь своими неуклюжими и лицемерными попытками добиться ее расположения. К тому же непрестанно твердившую, что Эли обязана называть ее «мамой». Девочка строила гримасы, которые человеку, искренне любившему ее, могли показаться забавными и даже очаровательными, но у Айша-Биби вызывали лишь раздражение. Ее чрезмерно густые брови сходились к переносице, а узкие, словно лезвие кинжала, глаза метали громы и молнии. С громким, нарочито-отчаянным криком: «Спасайтесь все! Див идет!» — девочка убегала на улицу, где после подобных выходок ей приходилось бродить до самого вечера, ожидая возвращения отца, при котором мачеха, за глаза называемая Эли «кара хатун», или «черная баба», вела себя тише воды, ниже травы.

Между Айша-Биби и Эльнарой разгорался костер негласной и непримиримой войны. В отместку за непослушание мачеха старалась загрузить юную падчерицу всевозможной работой, в то время как ее великовозрастный сынок по имени Заир, освобожденный от хозяйственных дел, только тем и занимался, что спал, ел да играл с окрестными мальчишками, день ото дня набирая вес. Сама кара хатун, дни напролет возлежавшая на пуховых перинах, также чудовищно располнела. Среди архотских женщин полнота считалась основным признаком благополучия, а потому не шибко умная, обделенная красотой женщина ужасно гордилась своей бесформенной фигурой. Она не подозревала, что «негодница Эли», как она звала падчерицу, поменяла ее обидное прозвище «кара хатун» на другое — «кара самовар», или «черный самовар». Каждую пятницу Айша-Биби с неимоверной важностью несла свои колыхающиеся телеса в мечеть, не понимая, почему соседские ребятишки, едва завидев ее, начинают кричать про какой-то черный самовар. «О чем это они говорят? Где это видано, чтоб самовар был черным?» — долго недоумевала недогадливая женщина, пока сынок не рассказал ей об очередной проделке Эльнары.

Разъяренная Айша-Биби выселила неугомонную падчерицу в маленькую темную каморку, где зимой было холодно, а летом чересчур жарко и душно. Когда-то она служила кладовой для хранения продуктов, однако со временем количество съестных припасов настолько увеличилось, что они уже там не помещались. Их приходилось распихивать по всем свободным углам — объемные мешки с мукой и различными крупами, бочонки с медом и маслом, корзины с халвой и другими сладостями, — что было не совсем удобно. Теперь же мстительная мачеха распорядилась выделить под хозяйственные нужды комнату Эли.

Каждое утро Эльнара вставала ни свет ни заря, чтоб успеть к пробуждению кара самовар, начисто вымести просторный двор, принести воды с дальнего колодца, испечь лепешки и приготовить любимую рисовую кашу Айша-Биби. Также она обязана была поить и кормить домашний скот, поголовье которого год от года увеличивалось, радуя ненасытные глаза и стяжательскую душу алчной мачехи. Убирать за скотиной, ухаживать за большим фруктовым садом, заниматься стиркой и уборкой, и ежедневно после вечернего чая до блеска начищать большой медный самовар. «Хороший самовар должен сверкать ярче, чем луна на этом небосводе», — мстительно приговаривала Айша-Биби, с дотошной въедливостью проверяя ее работу.

Эли практически перестала выходить на улицу, забыла о веселых играх и беззаботном смехе. Как пчелка она трудилась день-деньской, а вечером в изнеможении валилась на постель и мгновенно засыпала. Не желая расстраивать отца, крайне утомленного нескончаемым потоком больных, нуждавшихся не только в излечении недуга, но и в добром слове, упрямая девочка хранила все свои обиды и невзгоды при себе. Однако при случае не упускала возможности понасмешничать над мачехой, благо та сама нередко давала для этого поводы. Распускать руки, чтоб как следует наказать маленькую негодницу, Айша-Биби все же побаивалась, только шипела, как змея, в ответ на язвительные колкости и обидные насмешки неугомонной падчерицы, так и не пожелавшей называть ее «мамой», как положено во всех уважаемых семьях.

Однажды Эли до смерти напугала мачеху, появившись ночью перед ее распахнутым окном закутанной с ног до головы белой простыней. Айша-Биби только прилегла в постель в предвкушении сладкого сна, как вдруг что-то заставило ее приоткрыть глаза. В следующее мгновение ее жирное тело затряслось от страха при виде непонятно откуда взявшейся безмолвной фигуры в белом.

— Кто ты? — пискнула толстуха, в ответ — тишина.