Каждую ночь, прежде чем отправиться на покой, она в специальном золотом тазу мыла любимому ноги, после чего своими ласковыми умелыми руками массировала их, дабы сон дорогого ей человека был крепок и спокоен. А потом надолго припадала к его стопам, покрывая их то нежными, то глубокими, страстными поцелуями, наслаждаясь ощущением своей абсолютной принадлежности мужчине, у ног которого она хотела бы провести остаток дней своих.
Приподняв девушку с пола, Фарух целовал ее милое лицо, дышавшее неподдельной страстью, ее чудные, созданные для любви губы, при одном взгляде на которые кружилась голова, ее дивную шею, соблазнительно трепетавшую при каждом прикосновении. Ничего другого молодые люди, чтившие нравственные понятия и обычаи своего народа, себе не позволяли.
Шли дни. Эльнара все более растворялась в любимом и почти не вспоминала о прошлом. Ей безумно нравилось все, что так или иначе было связано с Фарухом. Его дом, личные вещи и даже слуги казались без памяти влюбленной девушке самыми лучшими на свете. Правда, Эли удивляло свойственное Фаруху пристрастие к красивым безделушкам и драгоценностям, но она объясняла это его происхождением и, следовательно, полученным им воспитанием. Она старалась не думать, что это может стать преградой их счастью.
Однажды вечером Фарух вернулся домой раньше обычного. Он был непривычно задумчив и рассеян. Долго не хотел объяснять встревоженной Эльнаре причину своей грусти, но потом разоткровенничался. Устремив на девушку серьезный взгляд больших карих глаз, он с печалью в голове произнес:
— Я люблю тебя, свет моей души, однако есть причины, по которым я не могу пока взять тебя в жены, хотя очень этого хочу. Ты прекрасна, юна и невинна, как та утренняя звезда, красой которой я порой любуюсь из окна опочивальни. Поверь, я не хотел бы смущать твой чистый светлый разум, но ты настойчиво просишь меня объяснить тебе причину моей грусти, и я вынужден сделать это признание. Ты не представляешь, любовь моя, как долго я держал себя в руках, пытаясь обуздать нестерпимые желания моего грешного тела. Но, увы, на собственном примере я убедился, что есть предел человеческим силам. Мне мало тех ласк, что ты великодушно даришь мне каждый вечер, мои и душа, и тело жаждут большего.
Я вижу в твоих прекрасных глазах, Эльнара, страх и понимаю тебя, ведь невинность — это самое святое, что есть у девушки, и она по праву принадлежит ее супругу, я же пока не могу назвать себя твоим мужем. Я знаю, что мы обязательно поженимся и будем счастливы, как никто на свете, но только чуть позже. Скажи мне, счастье и смысл моей жизни, смогла ли ты быть со мной близка до того счастливого мгновения, когда мулла освятит наш с тобой союз согласно мусульманским законам? Не бойся, я не стану лишать тебя невинности, есть другие способы, помимо того, о котором ты, должно быть догадываешься, доставить мужчине наслаждение. Поверь, я ценю твою девичью скромность и невинность, и ни на чем не настаиваю, но в твоей воле, душа моя, сделать меня счастливым. Ах, Эльнара, если бы ты только знала, как я бесконечно одинок в этом мире!
Крайне смутившись просьбой Фаруха, Эльнара не знала, как ей поступить, дабы не обидеть любимого, и при этом не поступиться собственными нравственными принципами. Однако его последняя фраза положила конец ее внутренним колебаниям. Эли сделала шаг навстречу Фаруху. Он подхватил ее на руки и понес в свою опочивальню. Бережно уложил на огромное низкое ложе, загасил ночник. Пока в кромешной темноте любимый освобождался от одежды, Эльнара, с некоторым сожалением осознавая, что отступать уже поздно, пыталась сообразить, как ей вести себя дальше. «Жаль, что мы не изучали этого в Школе красоты», — простодушно подумала она, ломая голову над тем, что имел в виду Фарух, говоря о неких способах сделать приятное мужчине. «Все-таки очень любопытно, — размышляла Эли, стараясь морально подготовить себя к предстоящему испытанию, — что ждет меня, если любимый, по его словам, не намерен лишать меня девичьей чести, но хочет, чтобы я отдалась ему? И, вообще, кем я смогу считать себя после этого: девушкой или женщиной? Ах, о чем это я думаю! Разве любовь — не самое главное?»
Эли невольно вздрогнула, когда склонившийся над ней Фарух, словно бы угадав ее тайные мысли, нежно прошептал:
— Я люблю тебя, и это главное!
Позабыв о всех своих тревогах и сомнениях, Эльнара обвила руками шею любимого и прошептала в ответ:
— Я люблю тебя, солнце моей жизни!
Фарух покрыл поцелуями ее зардевшееся от смущения лицо, спустился ниже, умелыми руками избавляя любимую от ненужного сейчас платья.
От ласковых, но сильных прикосновений его умелых рук чувствительное тело Эли трепетало, словно струны рубаба, на котором до появления в их доме Айша-Биби изредка играл отец, выплескивая в музыке свою по-прежнему не утихавшую тоску по любимой Фариде.