Элнет

Но при невероятной тяжести жизни, при отнимающей все силы физической работе, при угнетающей, раздавливающей человека бедности, при отсутствии самых элементарных условий для развития национальной культуры, при отсутствии даже собственной письменности — духовная жизнь народа все же существовала. А главное, в народе существовало сознание необходимости духовной жизни, и это служило залогом духовного и физического возрождения народа при изменении в лучшую сторону социальных условий.

Отец Чавайна был неграмотен, никогда не держал в руках книги, но сына отдал в церковноприходское училище, затем позволил посещать начальную двухклассную школу братства св. Гурия, и, когда мальчик в 1904 году успешно окончил ее и учителя порекомендовали ему продолжать учебу в Казанской учительской семинарии, отец согласился и на это.

В деревне не было обычая по доброй воле отпускать из дому работника. Соседи смеялись над отцом и зло упрекали его:

— Ну и дурак же ты, Григорий, отправил сына в школу. Думаешь, он будет кормить тебя, когда выучится?

Но отец только сказал сыну:

— Я тебе в учебе не препятствую, учись, если можешь, тут я тебе не советчик: человек я темный, как надо поступить, не знаю. Но одно знаю: темному человеку трудно живется. Мы плохо живем, может быть, ты увидишь светлые дни.

Факты личной биографии у каждого писателя в той или иной степени влияют на характер творчества. У Чавайна же это влияние явилось определяющим все — темы, мировоззрение, художественный строй. Личный опыт, личные впечатления, воспоминания отразились буквально в каждом его произведении. Но так как собственная судьба писателя была отнюдь не исключительной, а в главном повторяла судьбы многих тысяч его земляков, то его опыт, впечатления и воспоминания отразили жизнь народа. Личное начало в произведениях Чавайна как бы конкретизирует общее. В 1935 году, отвечая на приветствия по поводу его юбилея, С. Г. Чавайн сказал:

— Огонь творчества в моем сердце зажегся не для моей личной, славы, а ради моего народа, ради его, просвещения, чтобы он увидел участливую жизнь. Горе народа было моим горем, его радости моими радостями. Я никогда не думал обособить себя от народа, от его судьбы.

Историческая судьба марийского народа была неотделима от общероссийской и определялась развитием революционного освободительного движения.

С. Г. Чавайн поступил в Казанскую инородческую учительскую семинарию в 1904 году.

Открытая в 1872 году семинария, по мысли ее основателя Н. И. Ильминского, преследовала миссионерские цели, готовила учителей, способных в национальных начальных школах на национальных языках осуществлять «религиозное и патриотическое» воспитание и обучение и способствовать «обрусению инородцев и совершенному слиянию их с русскими и по вере и по языку».

Первые десятилетия существования семинария как будто бы оправдывала свое предназначение, но в начале 1900-х годов положение резко изменилось.

Сложившаяся в стране революционная ситуация, на которую особенно отзывчивы бывают наиболее угнетаемые классы, слои и группы общества (а малые народности России как раз испытывали двойное угнетение), и достаточная степень образованности, позволяющая сознательно участвовать в движении протеста, — все это явилось причиной того, что в 1905, году семинаристы оказались чрезвычайно податливы на революционную агитацию.

В семинарии организовался революционный кружок, читали революционную литературу, слушали агитаторов, сами распространяли листовки. С. Г. Чавайн вспоминает:

«Мы собирались тайком по 3–4 человека, иногда в классе музыки, иногда в раздевалке, изучали политэкономию. Вели кое-какую работу среди народа. Однажды я привез из Казани в деревню полную сумку прокламаций».

Один из тогдашних руководителей казанских большевиков, А. Аросев, пишет: «Учительская семинария сама пронюхала о нашем существовании и влилась к нам целой организацией — человек в 20. Народ это был крепкий и решительный».

Революция 1905–1907 годов в марийских уездах ознаменовалась крестьянскими волнениями, созданием в некоторых городах и селах, имевших промышленные предприятия, социал-демократических кружков, первыми рабочими демонстрациями и забастовками.

Как и всюду в национальных районах, борьба против социального угнетения соединялась с борьбой против угнетения национального. Особенно остро национальное угнетение чувствовала интеллигенция, начался бурный процесс роста национального самосознания. С. Г. Чавайн отмечал, что если раньше марийские интеллигенты порой даже стыдились своего марийского происхождения, то после 1905 года среди них пошли разговоры о марийской культуре, кое-кто поговаривал и о марийской автономии.

Марийская интеллигенция обратилась к изучению истории своего народа, древней языческой религии, к собиранию фольклора.