Элнет

Дома Мишка на одну лишь минуту пришел в сознание. Мать его спрашивает, что с ним случилось. А он только успел сказать: «Япык»… и испустил дух…

На другой день понаехало в деревню начальство — становой, урядник, старшина.

Сначала господа подступили к Мишкиной матери.

— Как вернулся?.. Кто привез?.. Что было на. телеге?.. Что он сказал?

Мать плакала:

— Ничего не смог сказать… Только одно словечко и вымолвил…

— Какое словечко?..

— Япык…

— Япык?.. Какой Япык?

А Мишкина мать и сама не знает, какой Япык.

Тогда в нашей деревне было два Япыка: Япык-бедняк, и тот, что убил Мишку — богач, у него на гумне всегда пять-шесть скирд хлеба стояло. Он, бывало, как напьется, так хвалится: «У меня триста, а то все четыреста целковых есть!»

Начали господа искать виновного. Узнали, что Мишка ездил в молитвенную рощу, что оттуда привезла его лошадь. Понемногу добрались до Япыка. Неохота было богачу попасть на каторгу. Денег у него в избытке, хлеба полно и скота немало. Вот он и начал совать — кому сотню, кому пятьдесят рублей, кому тридцатку. Немало ушло и хлеба. Несколько овец господам скормил. Господа жаднее волков: и деньги берут, и виновного надо им найти. А в деревне есть два Япыка — если не виноват один, значит, виноват другой. Вот бедняка и забрали. Говорят, он и сейчас еще в Сибири. Наверное, Сакару тоже не. выкрутиться, — неожиданно добавил дед Левентей. — Где ему выкрутиться, когда он и по-русски-то говорить не умеет. А что он ни в чем не виноват, так на это господам наплевать…

При этих словах у Чачи покатились слезы, Яшаиха шмыгнула носом и поднесла к глазам передник.

Повесил голову и Григорий Петрович. Он как-то совсем забыл про Сакара.

«Надо бы как-то помочь ему, — подумал учитель. — Только что можно для него сделать?»

— Дедушка, — сказал он Левентею, — ты возьми ото всей деревни мирской приговор о Сакаре и пошли судебному следователю. Если деревня даст хороший приговор, то, я думаю, Сакара освободят. Ведь ты же сам знаешь, он ни в чем не виноват.

— Спасибо за добрый совет, сынок. Да только некому у нас такой приговор сочинить.

— Я напишу черновик, а ты дай кому-нибудь в деревне переписать его на другой лист. И никому не говори, что приговор написал я. Потом пусть все ваши деревенские, кто умеет расписаться, подпишут за себя и за неграмотных. Староста приложит печать, потом сходишь в волостное правление и заверишь приговор.

— Вот спасибо! — обрадовался дед Левентей.

— Я пойду к себе, сейчас же и напишу.

— Погоди, обед сварится, — опомнилась Яшаиха. — Сват сегодня еще не уйдет.

— Нет, сваха, — возразил дед Левентей, — при таком деле нельзя время терять. Хоть ночью, а сегодня же пойду.

— Подожди, дедушка, я скоро вернусь, — сказал Григорий Петрович.

— Хороший человек, — проговорил Яшай. — Другой на его месте и разговаривать бы с нами не стал.

В избу вошел Япуш.

— Иди, мама, присматривай за похлебкой сама!

Яшаиха пошла в кудо и скоро вернулась с чугуном в руках.

— Чачи, поставь самовар, угостим Григория Петровича яйцами. Не кормить же его похлебкой.

Григорий Петрович вернулся, когда дед Левентей, похлебав картофельного супа, вставал из-за стола.

— Пусть перепишут приговор с этого черновика. Вот тебе бумага, ручка с пером, чернила. Чернильницу я хорошо заткнул пробкой, так что не прольется.

— Ну, сынок, дай бог тебе здоровья! Я сейчас же побегу домой. До свидания, Яшай, до свидания, сваха, до свидания, внучек. — Дед Левентей похлопал Япуша по плечу. — До свидания, дочка! Даст бог, вернется Сакар, думаю, твои родители перечить не станут. Я хоть и не богат, а для вас с Сакаром у меня кое-что найдется.

Чачи залилась краской.

Дед Левентей ушел. Яшаиха положила в самовар пяток яиц.

Григорий Петрович был озадачен последними словами деда Левентея. А то, что Чачи так покраснела, смутило его еще больше.

Словно в ответ н. а его недоуменный взгляд, Яшай сказал:

— Дед Левентей хочет усыновить Сакара и женить его на нашей Чачи. Он мне об этом еще зимой говорил.

Григорий Петрович опешил. И тут ему вспомнилось, как бегала Чачи в больницу весной. Он понял, что встал между Сакаром и Чачи. Но теперь уж ничего не поделаешь…

— Чачи, почему ты ничего не сказала мне о Сакаре? — с упреком спросил он.

Вместо ответа Чачи заплакала.

— Если ты любишь Сакара, то мне лучше уйти…

Он взялся за ручку двери.

— Не уходи! — Этот крик, казалось, вырвался из самого сердца Чачи.

Григорий Петрович вернулся и подошел к ней.

— Чачи, дай мне руку!

Она протянула ему обе руки.

Яшай, Яшаиха и Япуш удивленно смотрели на них, ничего не понимая.

— Яков Никифорович, — обратился Григорий Петрович к Яшаю, держа Чачи за руку. — Ваша дочь, сбежав от Макара Чужгана, пришла ко мне, весь день пробыла у меня, и этой ночью… стала моей…

— О господи! — ахнула Яшаиха.

Яшай приподнял брови, встал, но тут же снова сел.

— Стыд-то, стыд-то какой! — запричитала Яшаиха.

— Никакого стыда тут нет. Я женюсь на вашей дочери.

— Григорий Петрович, хоть ты не насмехайся над нами, — сказал Яшай. — У нас и так хватает горя…