Элнет

Понимает Сакар, что не сладить ему с людьми, которые держат его в тюрьме. Он подумал, что, наверное, во всем мире нет сейчас человека несчастнее его. И зачем его так мучают? Кому и что он сделал плохого?

Сакар заплакал, как маленький.

2

Иван Максимович Иванов учительствует в Тумеръяле вот уже шесть, лет. За эти годы он развел при школе довольно большой сад: яблони, вишни, смородина, малина, есть даже две грядки клубники. Под яблонями стоят штук двадцать ульев. Пчелы приносят Ивану Максимовичу хороший доход: сто двадцать рублей в год — заметное подспорье к учительскому жалованью. Иван Максимович выписывает «Биржевые ведомости» и «Вестник знания». У него имеется приличная библиотека по педагогике: сочинения Ушинского, Яна Амоса Коменского, Песталоцци.

Иван Максимович считается одним из лучших учителей в Аркамбальской волости, школьный инспектор постоянно ставит его в пример другим. За шесть лет Иван Максимович был трижды отмечен наградами.

Среди жителей Тумеръяла Иван Максимович пользуется любовью и уважением. Крестьяне часто приходят к нему спросить совета в чем-нибудь, касающемся садоводства или пчеловодства, и он никогда не отказывает: кому сделает на яблоне прививку, кого научит, как надо из колоды перевести пчелиный рой в улей, иным объяснит, как варить варенье из малины. Иван Максимович понимает и в огородном деле, и в уходе за скотом — в общем, о чем его ни спросят, на все может дать дельный совет.

Вот на этого самого Ивана Максимовича Иванова и велел написать становой пристав Григорию Петровичу характеристику.

От Аркамбала до Тумеръяла верст шесть. Из них почти полторы версты дорога идет через большую рощу. В роще мало хвойных деревьев, здесь растут дубы, клены, липы, между которыми темнеют заросли черемухи, орешника, жимолости, бересклета, кое-где виднеются кусты шиповника и бузины. Весной и летом аркамбальские парни и девушки ходят в эту рощу слушать соловьев.

После петрова дня соловьи поют уже мало, умолкают и другие птицы. Сейчас в роще звучит другая симфония: многочисленные комары, мошки и прочие крылатые насекомые пищат на разные голоса, и над головой все время стоит их монотонное жужжанье.

Григорий Петрович и Чачи остановились на повороте дороги, в глубь леса отходила тропинка. Они свернули на тропинку. Вскоре деревья поредели. Григорий Петрович и Чачи вышли на опушку леса.

Перед ними был пологий склон. У их ног из каменной расщелины бил чистый, серебристый родник, и прозрачная вода, перепрыгивая с камня на камень, весело сбегала вниз, в озеро, которое голубело у подножья. Возле озера, среди кустарника, виднелась пасека со старинными ульями-колодами…

Склон, к которому вышли Григорий Петрович и Чачи, был обращен на северную сторону, поэтому здесь обычно долго задерживался снег, а в иных местах, в овражках, держался чуть ли не до петрова дня. Здесь позже распускалась листва на деревьях, позднее начинала расти трава, а цветы расцветали лишь после петровок. Вдали зеленело овсяное поле, кое-где уже начинавшее золотиться. Полосы цветущей гречихи белели, словно запорошенные белым снегом, и ветер разносил их медвяный аромат.

А за рекой, над зеленеющим бескрайним лесом, дрожал, поднимаясь в голубое небо, нагретый воздух.

Григорий Петрович обнял Чачи за плечи. Они сели на траву на краю склона.

— Посмотри, Чачи, какая красота! Здесь самое красивое место в нашей округе.

— Очень красиво, — согласилась Чачи.

— И день хороший, и природа великолепная!

— В такое время только жить и радоваться.

— Да, Чачи, в такое время жить бы да жить. Наша с тобой жизнь вся впереди. Но люди со змеиными душами не дают нам свободно дышать… Богатства, которые дарует нам природа, очень велики, всем хватило бы…

Ярко блистало солнце, бесконечно прекрасна была картина, открывшаяся взору — любуйся, наслаждайся! Но на душе у Григория Петровича было тяжело.

Ему вспомнилось одно стихотворение Вейнберга. Глядя на нарядную, словно молодая девушка, природу, он начал читать вслух запомнившиеся ему стихи.