Элоиза и Абеляр

Подобное письмо в некотором роде ставило Элоизу лицом к лицу с ее личными обязанностями, заставляло ее погрузиться в размышления о собственной жизни. Абеляр умер, но ей не следовало предаваться соблазну жить только прошлым и в прошлом, понапрасну терзаться воспоминаниями и тщетными сожалениями, изнурять себя ими и чахнуть, ведь ее роль была еще очень далека от завершения. Ее жизнь, ее деятельность, ее личность были посвящены служению на благо монастыря, ее монастыря, именно в этом состояла реальность и правда ее жизни. Петр Достопочтенный, заканчивая эту часть своего послания, столь возвышенно написанную, дабы упрекнуть Элоизу, заставить ее воспрянуть духом и пробудить в ней чувство ответственности, все творческие силы ее глубокой натуры, продолжал так: «Мне было бы очень приятно переписываться с вами или вести беседы, настолько я очарован вашими познаниями, и в особенности меня привлекает в вас ваше благочестие, по поводу которого мне многие возносили в ваш адрес хвалы. Как было бы прекрасно, если бы по воле Господа ваш монастырь оказался в подчинении у Клюнийского ордена! Как было бы чудесно, если бы вы находились в стенах великолепного монастыря в Марсиньи вместе с другими служительницами Христа и вместе с ними ожидали бы там, в этом земном плену, небесного освобождения, небесной свободы!» Надо сказать, что женский монастырь Марсиньи был особенно дорог сердцу Петра Достопочтенного, потому что его мать Ренгарда приняла там постриг, как и две его племянницы.

После столь трогательного и возвышенного обращения к Элоизе Петр Достопочтенный переходит к воспоминаниям об Абеляре: «Если Божественное провидение, распоряжающееся всем на свете, отказало нам в тех преимуществах вашего личного присутствия, то оно по крайней мере даровало нам счастье присутствия того человека, того мужчины, что вам принадлежит, великого человека, коего не следует бояться с почтением именовать служителем и истинным философом Христа, оно даровало нам счастье присутствия магистра Абеляра».

«Человека… мужчины, что вам принадлежит…» Когда мы читаем эту фразу и отмечаем чрезвычайно сильное и яркое выражение, нам почему-то трудно себе представить, что оно вышло из-под пера аббата, написавшего письмо аббатисе, и мы не можем не задуматься над тем, какими словесными ухищрениями сопровождалось бы сегодня описание сходной ситуации в сходных обстоятельствах. Но церковная елейность, то есть слащавость и вкрадчивость — это «изобретение» XVII века, а здесь мы имеем дело с мощной, смелой и яркой простотой, которая присуща той же эпохе, что и словесные крайности Бернара из Клерво. Кстати, за этим выражением читалась конкретная реальность, ибо Элоиза обратилась к аббату Клюни с просьбой выдать ей тело Абеляра, дабы в соответствии с волей покойного захоронить его в Параклете. Петр Достопочтенный более чем кто-либо другой был способен понять, какие чувства скрывались за этой просьбой, о чем свидетельствуют завершающие строки его письма к Элоизе: «Того, с кем были вы соединены узами телесными, а позднее и узами более прочными, узами Божественной любви, того, вместе с кем и под чьим влиянием вы посвятили себя служению Господу, того, говорю я вам, Господь сегодня согревает на Своей груди… И в день пришествия Господа нашего, при звуках гласа Архангела, при звуках трубы, извещающих о прибытии Верховного и Всевластного Судии, спускающегося с небес, Он возвратит вам его в Своей милости и благодати, ибо Он хранит его для вас».

Таким образом, сам Господь, по мнению Петра Достопочтенного, становился «гарантом» и покровителем супружеской пары. Итак, по его мысли, Элоиза не должна была ощущать себя «объектом» божественного или человеческого осуждения, а могла обращаться к Богу, который теперь хранил того дорогого для нее человека, ради которого она жила.