Ельцин как наваждение

Раннее утро, а в Белом доме полно народу. Ощущение всеобщей депутатской мобилизации. И только в крыле, где размещается аппарат премьера Силаева, царит ничем не нарушаемая безмятежная тишина, будто ничего и не произошло. Для себя отмечаю оперативность Коржакова – на подступах к кабинету Ельцина выставлена вооруженная охрана. Но самого шефа на месте нет, он пока еще на даче в Архангельском. Всеми командует Бурбулис, принявший на себя роль координатора сопротивления заговорщикам. Подхожу с вопросом: какие будут распоряжения?

– Я еду к шефу. Ты со мной.

– Может, я лучше здесь, вместе со всеми? Сейчас сюда наверняка нагрянут полчища журналистов, так что мне и здесь работы хватит.

– Нет, ты со мной. У шефа для тебя могут быть особые поручения. Надо готовить какие-то заявления для прессы, обращения к армии, к народу, всякие коммюнике… ну, в общем, ты знаешь, о чем я говорю. С журналистами будешь общаться после того, как Борис Николаевич обозначит свою позицию.

Что ж, это вполне разумно.

…В общих чертах мы с шефом обо всем договорились, все распоряжения от него получены. Надо возвращаться в Белый дом. У меня есть два варианта выбраться из Архангельского – на машине Геннадия Бурбулиса или на машине Сергея Шахрая.

– Поезжай с Сергеем. Его машину не знают, поэтому меньше шансов, что задержат.

Ельцин поддерживает:

– Поезжайте с Сергеем Михайловичем. К моему приезду надо подготовить обращение к народу. Такое, понимаешь, чтоб… Воззвание!

Несколько лет назад в одном из интервью Руслан Имранович Хасбулатов рассказал, как он, получив информацию о путче, первым примчался к Ельцину и, застав его растерянным и готовым к капитуляции, уговаривал взять себя в руки. И якобы уговорил. Мне трудно сказать, кто первым, а кто последним появился на дачу в Архангельском. Когда мы с Бурбулисом туда приехали, у шефа уже были какие-то люди (лица в памяти не сохранились, потому как некогда было разглядывать). Но это и не имеет особого значения. Важно другое – в то утро я не видел растерянного и потерявшего самообладание Ельцина. Он не был застигнут врасплох, и уж тем более не готовился капитулировать.

Возможно, я не прав, но не могу отделаться от ощущения, что август 91-го – величайшая мистификация нашего времени. И с нее, с этой мистификации, в России начались реальные потери и иллюзорные обретения, на которые потрачено было без малого десять лет.

Глава 12 Бункер для демократов

На обесточенную Пресню опустились густые вечерние сумерки. Стоящие в углу напольные часы пробили девять. В другое время вздохнул бы с облегчением и покинул Белый дом с чувством, может, и не очень хорошо, но все же исполненного долга. Но сегодня на календаре 20 августа 91-го года, второй день путча, а это значит, что ничему еще не конец, все только начинается.

Со слов Илюшина знаю, что информаторы Коржакова из КГБ сообщили: «Альфа» уже подтянута к Краснопресненской набережной и ждет приказ о начале штурма, который может поступить от ГКЧП в любую минуту. Но скорее всего, это будет несветлое время суток, вечер или даже ночь. Во-первых, Белый дом в момент штурма будет обесточен и все, кто находится внутри здания, не смогут реально противостоять многоопытным бойцам антитеррора, оснащенным в том числе и приборами ночного видения. А во-вторых, вечером и ночью здесь наверняка будет меньше народу, как защитников, так и просто зевак, а значит, меньше сопротивления и нежелательных жертв.

Но вот уже десятый час, а горожане, пришедшие защищать штаб новой российской власти, не расходятся. Белый дом ощетинился баррикадами. Наружное освещение погасло, но люди запалили костры. Не знаю почему, но происходящее чем-то напомнило строки из дневника помещика осажденной французом деревни под Яропольцем: «Смотрю в окно и даюсь диву: мои мужички, коих порол нещадно за любую провинность, без угроз, без уговоров сбежались с вилами да топорами защищать от супостата усадьбу ненавистного им барина, ибо в сей трудный для Родины час он стал для них единственным законным представителем государства».