Если внимательно пролистать его первую книжку, складывается странное ощущение, что ему вообще ничего не нравилось, все казалось мелким и недостойным.
Должность – не та. Секретарство в ЦК – не сразу. Избрание в Политбюро – лишь через год (точнее, 10 месяцев). Опять же – партийная дисциплина.
Вот дают ему московскую квартиру – пятикомнатную! – в самом центре, на 2-й Тверской-Ямской. До Кремля – 10 минут пешком, дом – элитный, кирпичный, «только для своих». Но и это ему не по нутру.
«Шум, грязный район. Наши партийные руководители обычно селятся в Кунцеве, там тихо, чисто, уютно».
На самом деле Тверская – намного престижнее Кунцева. В Кунцеве живут те, кому не положена служебная дача, только и дача Ельцину не нравится. «Небольшая дачка», «одна на две семьи». Прямо-таки несчастная сиротка![2]
Через три месяца, после избрания секретарем ЦК, ему дают новую дачу – еще недавно на ней жил Горбачев. И что же?
«Уже снаружи дача убивала своими огромными размерами… холл метров пятьдесят с камином: мрамор, паркет, ковры, люстры, роскошная мебель… Одна комната, вторая, третья, четвертая, в каждой – цветной телевизор, здесь же на первом этаже огромная веранда со стеклянным потолком, кинозал с бильярдом, в количестве туалетов и ванных я запутался… Больше всего убивала бессмысленность всего этого».[3]
Подождите: маленькая «дачка» – плохо. Большая – тоже плохо. На него просто не угодишь. Будь Борис Николаевич женщиной, впору подумать, что живет он под гнетом вечного ПМС.
Он даже на Горбачева
Но все это – вроде как само собой разумеющееся. Зато Горбачев не находил времени с ним встречаться, разговаривал только по телефону, и этих мелочных деталей оказалось вполне достаточно, чтобы перечеркнуть остальной позитив.
«Горбачев отлично понимал, – талдычит как пономарь Ельцин, – что он, как и я, тоже перешел в ЦК с должности первого секретаря крайкома. Причем края, который по экономическому потенциалу значительно ниже, чем Свердловская область».
Ау! Какой, к лешему, экономический потенциал. Уже семь лет как уехал Горбачев со Ставрополья; он отныне генеральный секретарь, глава государства, но Ельцин все не может забыть прежнего равенства, по старинке продолжая местечковое соперничество.
Он ведет себя точь-в-точь как одноклассник какой-нибудь знаменитости, который, видя своего школьного приятеля на телеэкране, не преминет заметить: тоже мне – звезда. Помню, как в третьем классе накостылял я ему по шее…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Маниакально-депрессивный синдром, как правило, сопровождается депрессией с проявлениями необоснованной раздражительности или даже злобности. Это единственный вариант депрессии, где на фоне тоскливо-злобного аффекта больные высказывают претензии не к себе, а к окружающим. Они испытывают мучительное желание как-то разрядить свое внутреннее напряжение, выместить раздражение на ком-нибудь или на чем-нибудь.
Впрочем, тогда еще всех особенностей характера своего протеже Горбачев не знал. Ельцин импонировал ему своей активностью, неординарным подходом к работе.
Не все разделяли этот щенячий восторг. Секретарь ЦК и будущий премьер Николай Рыжков, например, весьма скептически относился к Ельцину. Когда Горбачев с Лигачевым поинтересовались мнением бывшего директора «Уралмаша» (он-то знал Ельцина еще по Свердловску), тот дал земляку просто-таки уничижительную характеристику.
«Ельцин… по натуре своей – разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его в ЦК из Свердловска. Не делайте еще одну, роковую».
Но генсек советам Рыжкова не внял. Хотя правая рука его – небезызвестный Егор Лигачев – и вызвался для очистки совести скататься в Свердловск: проверить, так сказать, факты.
Горбачев позднее вспоминал:
«Выехал, через несколько дней звонит:
– Я здесь пообщался, поговорил с людьми. Сложилось мнение, что Ельцин – тот человек, который нам нужен. Все есть – знания, характер. Масштабный работник, сумеет повести дело».
Через пару лет этот
Вот уж воистину: не делай добра – не получишь зла…
Уже потом, распрощавшись с властью, и Горбачев, и Лигачев наперебой кинутся уличать Ельцина во всех смертных грехах.