Ельцин. Кремль. История болезни

«В это время Брежнев страной не занимался или, скажем так, все меньше и меньше занимался, – пишет сам Ельцин, – его примеру следовали другие секретари ЦК. Так получилось, что мы работали полностью самостоятельно».

Даже у самого воспитанного, благонравного субъекта от такой вседозволенности поедет крыша . А уж тем более у нашего героя – человека, прямо скажем, не шибко интеллигентного и лишней скромностью не страдающего.

«Да, власть первого (секретаря. – Авт .) – практически безгранична. И ощущение власти опьяняет», – признается он в «Исповеди…». И тут же:

«Я пользовался этой властью, но только во имя людей, и никогда – для себя».

Ой ли?

Весь вопрос в том, что понимать под словом пользовался . Если речь о наживе – то здесь вопросов нет: Ельцина трудно заподозрить в стяжательстве и мздоимстве. (Как, впрочем, и большинство других руководителей российских регионов. Зачем воровать, если и так живешь ты практически в коммунизме?)

Но разве можно все измерять одними лишь деньгами и борзыми щенками? Власть над другими, возможность решать чужие судьбы – вот что опьяняло Бориса Николаевича по-настоящему; вот за что любил он ее, власть, безмерно, до последнего вздоха.

Стараниями подхалимов и лизоблюдов он возомнил себя первым после Бога. Все успехи области Ельцин неизменно относил на собственный счет, как будто всевозможные шахты, дороги, объекты он возводил в одиночку; как будто не было рабочих, строителей, архитекторов, инженеров, союзных министерств и ЦК, наконец.

(Это, впрочем, типичная его черта, ибо и прежде, когда возглавлял Ельцин Свердловский ДСК, все трудовые подвиги, которыми похвалялся он, в действительности были результатом коллективных усилий. На строительство домов и объектов, обком сгонял рабочих со всей области – лишь бы уложиться в сроки, – а пенки снимал потом один Борис Николаевич.)

Если раньше над ним постоянно доминировал его учитель Рябов, вечно талдычащий о чуткости и почтении (потому-то, может, любовь к учителю так быстро и закончилась, едва только переехал тот в Москву), то отныне никаких сдерживающих центров у Ельцина попросту не осталось.

Все чаще Борис Николаевич начинает прикладываться к бутылке. Для него было в порядке вещей за обедом и ужином выпивать по стакану водки: причем не залпом, а прихлебывая точно компот. Те, кто играл с ним в волейбол, перед матчем в обязательном порядке должны были употребить по 150 граммов. За компанию с застрельщиком , ясное дело.

В минуты особого душевного расположения, то есть где-то после четвертой рюмки, Ельцин частенько демонстрировал подчиненным свой коронный номер – двустволку : широко распахивал рот и вливал в себя водку сразу из двух бутылок.

Стрельба из двустволки кончилась печально. В 1982 году у Ельцина случился первый сердечный приступ, и эти показательные выступления пришлось сворачивать.

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Длительное употребление чрезмерного количества алкоголя повреждает многие органы, в первую очередь печень, головной мозг и сердце. От воздействия спиртных напитков у больного может возникнуть патологический ритм сердечных сокращений (аритмия) и острая сердечная недостаточность.

Пыталась ли жена бороться с его пьянством? Вряд ли. Во-первых, потому, что бороться с Ельциным само по себе занятие неблагодарное. А во-вторых, имелась и еще одна, щекотливая весьма причина. По отзыву ельцинской матери Клавдии Васильевны, когда Борис Николаевич «принимал на грудь», он сразу же «терял интерес к противоположному полу». Это было весьма кстати, ибо мужская стать его, сила и положение не могли не провоцировать повышенного женского интереса.

(Его студенческий друг Яков Ольков вспоминал: «Бориса женщины обожали».)

По слухам, наибольшую взаимную симпатию вызывала у Ельцина его лечащая женщина-врач. Была и другая, описанная журналистами история, когда Борис Николаевич на загородной обкомовской даче отправился провожать заезжую актрису в ее апартаменты – после обильного ужина – но был застукан актрисиным мужем в самый неподходящий момент: якобы усталый первый секретарь тщетно пытался стянуть с гостьи длинное театральное платье.

Полагаю, что о подобных проделках Наина Иосифовна догадывалась, но вида – по крайней мере, внешне – не подавала, и аморалок на супруга не слала.

Подобно сонму подчиненных, она тоже оставалась лишь пылинкой, малой планетой в орбите Ельцина. И это воспринималось им как нечто закономерное.

Если внимательно проанализировать его «Исповедь…», то без труда можно заметить, что почти ни о ком Борис Николаевич уважительно и почтительно не пишет. А коли и упоминает, то исключительно в контексте собственной персоны. «По моему поручению… Я ему велел… С заданием он справился…»