Малейшие перепады настроения Короля-солнце сразу сказывались на его окружении, которое смеялось его шуткам, одевалось согласно его вкусам, жило в ритме его причуд и поглощения амфетаминов, безропотно сносило грубые окрики. В одной скандальной статье, напечатанной в 1968 году в журнале «Эсквайр», журналист Стэнли Бут описал странную атмосферу мнимой непринужденности и почтительности, постоянно царящую в Грейсленде: «Все присутствующие обернулись к двери. Вот неожиданность: Элвис! В руках у него огромная модель самолета. Через несколько секунд все уже в курсе и толпятся на лужайке, где Пресли пытается запустить свою машину. Все взоры обращены на него. Он безуспешно пытается завести крошечный мотор, который чуть-чуть погудел и, закашлявшись, остановился. Волна досады прокатилась по толпе. Элвис разогнулся и достал из кармана рубашки небольшую сигару. Снял целлофановую обертку, сунул сигару в рот — и тотчас его окружила стена зажигалок. <…> Он указал подбородком на одного из своих свитских, тот подошел и зажег сигару Короля, после чего вернулся в безвестность: его минута славы миновала».
Телевизор был необходимым орудием в ежедневной борьбе со скукой, которая еще в большей мере, чем Пресли, царила в Грейсленде. Парки аттракционов, кинозалы и роллердромы, снимаемые по ночам, чтобы укрыться от фанатов, — все эти развлечения неизменно приедались. Члены клана напропалую соревновались между собой в изобретении новых видов развлечений: придумать нечто неслыханное считалось подвигом. Кто устраивал гонки на машинах для гольфа в парке Грейсленда, кто заказывал роскошный фейерверк, кто придумывал стрелять по лампочкам из фотовспышек, плавающим по поверхности бассейна, которые взрывались, выбрасывая молнии, а кто затевал в саду родео на тракторе или договаривался со сторожем мемфисского морга о ночной экскурсии.
В Голливуде развлечения были не более интеллектуальными. В доме в Бель-Эре, в помещении, где переодевались девушки, приглашенные поплавать в бассейне, установили зеркало без амальгамы, и компания Элвиса часами подглядывала за ними, толкая друг друга локтями и давясь от смеха. Элвис завел себе шимпанзе по кличке Скаттер, которого научили задирать гостьям юбки, а потом мастурбировать перед ними.
При таком уровне праздности только эксцессы и могли как-то скрасить совершенно пустое существование. Элвис ничего не делал вполсилы, шла ли речь о том, чтобы заказать огромный морозильник и набить его мороженым, которое он поглощал в огромных количествах, установить в гостиной машину для попкорна или автомат с пепси-колой (его любимый напиток, который он каждый день пил целыми литрами), вделать в потолок спальни экран, чтобы смотреть телевизор лежа, накупить мотоциклов для всей компании («триумфы» для «мафии» и «Харлей-Дэвидсон» для ее главаря) и устраивать потом на них гонки вокруг бассейна или часами разъезжать по улицам Мемфиса. «Я был очень дружен с Элвисом целых двадцать лет, — рассказывает патриарх музыки соул Джеймс Браун. — Он рассказывал мне, как ночи напролет катался по Мемфису на мотоцикле, когда люди спали. Для него это был единственный способ посетить места своего детства».
Пресса, которой было не о чем писать, с тех пор как успех увяз в рутине, торопилась доложить о таких эскападах и подробно расписывала малейший каприз звезды. Не имея возможности восхищаться его последними записями, которыми не приходилось гордиться, рассказывали о его ангине, об устройстве бара в его «роллс-ройсе», о его последнем визите к братьям Лански, у которых он регулярно скупал весь товар, или о покупке «кадиллака» с позолоченными бамперами и выкрашенного эмалью с алмазной крошкой, с двумя телефонами и золотым телевизором, автоматической машинкой для чистки обуви и холодильником, выдающим кубики льда за две минуты.
Верность преданных слуг подкреплялась строгим подчинением правилам, изданным хозяином Грейсленда, который, в частности, запретил своим подручным носить джинсы — символ своей былой бедности. Следовать образцу, судить о котором мог он один, было непререкаемым долгом: Элвис требовал от своего окружения ложиться спать в одно время с ним, просыпаться вместе с ним и смотреть его любимые передачи по телевизору. Рекомендовалось также поглощать на завтрак (то есть ближе к вечеру) бекон, пережаренный до состояния подошвы. Зато мало кто вслед за Элвисом пристрастился к сэндвичам с бананами и арахисовым маслом, которые так хорошо готовила Глэдис, и кухарке Мэри Дженкинс постоянно приходилось подстраиваться под противоречивые желания домочадцев.
Сколько Вернон ни возмущался беспардонностью «мафии», Элвис как будто не проявлял особого интереса к тому, что его окружает. Когда не стало Глэдис, помогавшей ему поддерживать душевное равновесие, чувство неудовлетворенности от приходившей в упадок карьеры быстро привело к моральному краху. Никто еще не смел утверждать этого открыто, но Пресли впал в меланхолию, от которой он так и не оправится.