Эльжуня

У лукоморья дуб зеленый.
Златая цепь на дубе том.
И днем и ночью кот ученый…

Смотрела в его милые глазенки и думала: что его ожидает? Думала, и от этих мыслей становилось все тяжелее. Тяжелее настолько, что однажды…

В тот вечер из камеры увезли Таню — партизанку из отряда Заслонова. Она была еще совсем девочка. Попалась при выполнении задания — минировала железнодорожное полотно. Мучили Таню страшно. С допросов привозили как неживую. Однажды, очнувшись после допроса в камере, Таня сказала Нине:

— Теперь уже — все! Если сегодня приедет душегубка, значит, за мной!

Почти каждый вечер к тюрьме подъезжала эта машина, и в камере, где сидела Нина, слышно было, как выводят на улицу людей…

Они лежали рядом, и Нине казалось, что Таня спит. Сама она не спала. Напряженно вслушивалась в окружавшую камеру непрочную тишину. И вдруг услышала шум подъезжающей машины.

И Таня тоже услышала — сжала Нинину руку.

Таню увезли…

Ночью Нина тихонько встала. Прислушалась. И убедившись, что все спят, достала из своего узелка полотенце — льняное, добротное, длинное мамино полотенце — и направилась в угол, где стояла параша.

В том углу — она давно приметила это — в стену был вбит костыль. Она примерилась было накинуть на него полотенце, но кто-то перехватил ее руку:

— Что ж это ты надумала, дочка?!

Рядом с ней стояла старуха заложница, мать партизана. Отобрав полотенце, она решительно взяла Нину за руку, повела в свой угол, уложила рядом с собою.

— Что же ты надумала, дочка! — прижимая Нину к себе, тихонько шептала она. — Им же только это и надо! Они же над трупом твоим измываться станут. Нет, Ниночка, надо жить!

— Уж не знаю отчего, только после этой ночи я о смерти больше не думала, — говорит Нина Савельевна. — Даже в Освенциме не думала. А там ведь колючая проволока под током. Притронешься — и мгновенно смерть!

На каторгу Нина ехала с Шуриком на руках — мать его была настолько истерзана, что еле передвигалась.

Ехали в телячьих вагонах без воды, без пищи. Не знали, куда везут. Думали: может быть, на работу? И сговаривались, чтоб не работать. Все равно погибать!

К станции поезд подошел ночью. Огни. Очертания труб. В темноте вырывается из них пламя, валит дым. Завод?..

Это был Освенцим.

— Столько уже об Освенциме писали! — говорит Нина Савельевна, голос ее звучит глухо. — Сколько о нем писали, а всего не расскажешь, как бы ты ни хотел. Каждый день был по-своему ужасен…