Эм + Эш. Книга 1

Да, я наверное действительно сошла с ума. Потому что вскоре не просто перестала зажиматься, но ещё и наклоняла голову вбок, открывая шею, будто подставляя поддразнящие прикосновения. Нет, не «будто», уж будем честны. Мне в самом деле этого хотелось. Но он наоборот перестал меня касаться и даже слегка отстранился, однако не разжимал рук. А я уже утонула в новых ощущениях. Кожа сладко ныла, и отчаянно хотелось, чтобы так продолжалось и продолжалось.

Но только я в непонимании подняла на него глаза, как он впился мне в губы, порывисто, нетерпеливо, жадно, даже с какой-то грубой яростью, будто не целовал, а наказывал. И это ещё больше сводило с ума. Напрочь лишало рассудка и воли. Да мне и самой хотелось подчиниться этой силе. В животе налился тяжестью горячий пульсирующий шар, словно сердце вдруг увеличилось до гигантских размеров и упало вниз, но продолжало неистово колотиться. В голове не осталось ни единой осознанной мысли — сплошной дурман. Его рука скользнула вверх, от талии к шее и сжала затылок, как будто я могла вырваться. Ой, конечно же, не могла. И не хотела.

Заиграли финальные аккорды композиции, и Шаламов неожиданно прервал поцелуй и выпустил меня. Ни слова не говоря он развернулся и стремительно вышел из зала, оставив меня одну в каком-то полуобморочном состоянии. На неверных ногах я добралась до подоконника и буквально рухнула на него в изнеможении. Что это было? Что он со мной сделал? Губы так и жгло.

Я прижалась виском и скулой к холодному стеклу и прикрыла глаза, постепенно успокаиваясь и восстанавливая дыхание. И пусть разгорячённое лицо почти остыло, дрожь утихла и сердце вернулось в обычный ритм, нов голове, не смолкая, стучало: «Он меня поцеловал! Он меня поцеловал!». И это приносило странные эмоции: с одной стороны — изумление, ликование, упоение, а с другой — замешательство, стыд и… страх. Я не понимала, зачем он так сделал. Зачем поцеловал меня? При всех! При Шестаковой! От того и было стыдно. Все ведь видели — его подруга, мои одноклассники, Мочалова (повезло ещё, что именно она вела вечер, а не наша историчка. Та уже летела бы на всех парусах к отцу с докладом). А страшно становилось от мысли: что будет потом?

Так я и просидела почти весь вечер. Шаламов на дискотеку не вернулся. А я ждала. Мне казалось, что только он в силах хоть немного развеять мои терзания. Светка Черникова ко мне тоже не подходила. Догадываюсь, что обиделась из-за Шаламова, и даже могу её понять. Вон как она темнела лицом, когда встречала его с Шестаковой, а тут — лучшая подруга. И ещё этот поцелуй… Но она ведь видела, что он сам подошёл, что я его не провоцировала, не заигрывала с ним. В общем, я сама не ожидала, даже предположить не могла, что так получится.

Я уже собиралась уходить, когда меня догнали Вилкова с Зиминой.

— Уходишь уже?

Я кивнула.

— Ты подожди немного. Мы только что были на третьем этаже, там девчонки из 11 «А» засели в коридоре. Про тебя говорят, — сообщила Вика, — плохо…

— Шестакова вся в рыданьях, — добавила Алька, — хочет тебя убить.

— Лучше подожди, когда вечер закончится, и они уйдут. А то мало ли…

— Да мне не надо на третий, я у мамы разделась, — пояснила я девчонкам и пошла на выход.

Вот так, неожиданно, нажила я себе врага в лице Шестаковой. А она известна своей манерой выяснять отношения. Если Черникова, которая, в принципе, из той же породы, привыкла беседовать на кулаках, то обычные девчонки боятся попасть под её гнев. Так что это не самое приятное обстоятельство. Я её не боюсь и даже уверена, что при случае смогу постоять за себя, всё-таки отработанные годами удары по мячу тоже кое-чего значат. Я боюсь другого — слухов. Одна мысль, что по школе будут говорить, что Майер подралась с Шестаковой — да ещё из-за мальчика! — ввергала меня в ужас. Опять-таки Светке были нипочём эти разговоры, а как по мне, так это — позорище.

Я брела из школы в растрёпанных чувствах. И не только из-за произошедшего. Я вдруг совершенно отчётливо осознала, что мне не хочется идти домой. Никогда раньше не думала, но сейчас поняла — дома я всегда чувствую себя скованной и напряжённой. Почти так же как на уроке географии. Только когда родители на работе, позволяю себе немного расслабиться и побыть собой. А когда они возвращаются… особенно отец, я словно каменею, пряча глубоко внутри всё, что на самом деле чувствую. Я к этому привыкла и перестала, видимо, замечать, но сегодня будто что-то потаённое во мне прорвалось из самых глубин и не желало больше прятаться. И потому домой идти очень не хотелось. Но с другой стороны — пойти-то мне было некуда. Не бродяжничать же.

Подходя к дому, я взглянула на окна Шаламова, там горел свет. Их балкон примыкал к нашему. И мне от того было приятно, хотя понимаю, что это глупо и ничего не значит.