Эмансипированные женщины

— Будьте покойны! Подобная субстанция может существовать, хотя ее и нельзя обнаружить нашими органами чувств. И открыли ее не психологи, не метафизики, а физики. Это — эфир, невесомое вещество, проницаемое для весомой материи, более тонкое, чем самый легкий газ, однородное и в то же время неделимое, то есть не состоящее из отдельных частиц. Эфир заполняет как межпланетные и межзвездные пространства, так и пространство между отдельными атомами. Он служит вместилищем таких форм энергии, как тепло, свет, электричество; и весьма правдоподобно, что известное нам всемирное тяготение, а также движение материальных тел обязаны своим происхождением особым колебаниям эфира. Вот субстанция, которой, для того чтобы называться духовной, не хватает только способности ощущения. Еще одна любопытная подробность. Вильям Томсон с помощью сложных расчетов пришел к следующему выводу: «Если бы в однородной массе эфира созидательная энергия вызвала „кольцеобразные завихрения“, наподобие тех колец табачного дыма, которые выпускают заправские курильщики, то эти завихрения не только выделились бы из массы эфира, но и стали бы неуничтожаемыми, то есть бессмертными». Мне кажется, что теория эфира и утверждение Томсона представляют собой тот мост, который мог бы соединить физику с психологией и со всеобщей верой людей в бессмертие души.

Заметив, что Бжеский то и дело хватается руками за голову, старик замолчал и, посидев еще несколько минут, стал прощаться.

— Но завтра вы зайдете к нам? — спросила Мадзя умоляющим голосом.

— Непременно, — ответил Дембицкий с порога.

Глава двадцатая . . . . . . . . . . . . .

Следующую ночь Здислав снова провел в постели, а Мадзя прикорнула в кресле. Только в пятом часу утра ее разбудил кашель брата. Она подбежала к Здиславу; он был весь в поту, глаза блестели, болезненный румянец покрыл лицо.

— Тебе хуже? — всполошилась Мадзя.

— Это почему же? — спокойно сказал брат.

— Ты кашляешь!

— Ну, какой это кашель?

— У тебя жар!

— Глупости. Напротив, сон настолько укрепил меня, что я начинаю думать… Захирел я, вот и все.

— Ах, Здись, — воскликнула Мадзя, обнимая его, — ты только поверь, что будешь здоров, и непременно выздоровеешь.

— Может быть! — ответил брат. — Замечательная это штука — лежать в постели, — продолжал он. — Будь ты со мной в те дни, когда меня свалило это проклятое воспаление легких, не было бы сегодня всех этих неприятностей.

— Почему же ты не вызвал меня?

— Не решился. Ты столько писала о своей самостоятельной работе, так была счастлива, что не обременяешь семью, не чувствуешь себя лишней. Помнишь? Было бы подло лишать тебя этой радости. Наконец, я и сам гордился такой эмансипированной сестрой.

— Никогда не была я эмансипированной! — прошептала Мадзя.

— Была, деточка, была! — с грустью произнес Бжеский. — Таков дух времени: все юноши становятся позитивистами, а девушки эмансипируются. Сейчас, — прибавил он после минутного молчания, — когда, стоя на краю могилы, я слушаю этого чудака Дембицкого, мне жаль… Ах, я совсем по-иному устроил бы свою жизнь, если бы верил в бессмертие!

— И я была несчастна, — призналась Мадзя. — Хотя сейчас даже не представляю себе, как можно не верить…

— Вам, женщинам, легче обрести веру, — сказал Здислав, — вы меньше читаете, меньше рассуждаете. Нам труднее! Мы ставим под вопрос даже те доказательства, которые кажутся вполне разумными. Ну разве теория Дембицкого — не просто гипотеза, фантазия? А все-таки этими разговорами об ощущении он очень меня смутил.

— Знаешь, что мне пришло в голову? — воскликнула вдруг Мадзя.

— Ну?

— Уезжай поскорее в Меран и… возьми меня с собой.

Бжеский пожал плечами и нахмурился. Мадзя поняла, уже в который раз, что брата не переспорить.

Около одиннадцати в дверь постучался Дембицкий. Мадзя и Здислав встретили его радостными возгласами.

— Ну как, все хорошо? — спросил Дембицкий.

— Представьте, — ответила Мадзя, — Здислав спал всю ночь и полон надежды.

— Не преувеличивай, — перебил ее брат. — Просто я понял, что и вечное небытие, и моя чахотка — не такие уж достоверные факты. О них еще можно поспорить!

Дембицкий оттопырил нижнюю губу.

— Гм! — пробормотал он. — Вы и впрямь не так уж больны, как думаете. Даже я полагал, что у вас болезнь посерьезней.

Все трое рассмеялись.

— А вы знаете, — сказал Здислав, — я сегодня вечером уезжаю в Меран.

— Очень хорошо.

— А меня он не хочет брать с собой, — вставила Мадзя.

— Тем лучше.

— Стало быть, и вы против меня? — спросила она с огорчением.

— Но вы, сударь, должны еще изложить до конца свою теорию, — прервал сестру Здислав.

— Да, да, непременно.

— О душе рассказать, сударь, о той самой душе, в которую я хочу поверить и… не могу! — воскликнул Здислав.