Эмансипированные женщины

— Как так нет? А если не кончите курс?

— Кончу.

— Сумасшедший! Но ведь вы можете умереть.

— Не умру.

— Господи помилуй! — воскликнул шляхтич, воздевая руки. — Вы так говорите, как будто заключили договор с господом богом. Каждый может умереть…

— А я вот не умру, пока не женюсь на панне Марии, — возразил студент с такой уверенностью, что Мельницкий смутился.

Старик расхаживал по кабинету и фыркал, как лошадь. Однако он не мог найти аргумент против этого человека, который с непоколебимой уверенностью утверждал, что поедет за границу для завершения образования, не умрет и женится на панне Марии.

— На какие средства вы живете?

— Даю уроки… Пишу кое-что.

— Хорошенькие штуки вы сейчас пописываете! Сколько же вы получаете за уроки?

— Двадцать пять рублей в месяц.

— И на эти деньги живете, платите за квартиру? Ха-ха-ха!

— Даже хожу в театр, если вздумается.

Старый шляхтич все расхаживал по кабинету, пожимал плечами и злился. Наконец он снова спросил:

— Где вы кормитесь?

— Где придется. В «Гоноратке», в «Попугае», в дешевой кухне, по деньгам.

— И едете за границу.

— Еду.

— С этим полоумным еще удар хватит! — вскричал толстяк. И вдруг остановился перед студентом и сказал: — Так вот, без дальних слов. Приходите, сударь, завтра в двенадцать часов обедать в Европейскую гостиницу.

— В двенадцать не могу, у меня клиника.

— Когда же?

— После часу.

— Ну, тогда приходите после часу в Европейскую гостиницу, понятно? Я должен выбить вам из головы эту дурь. Целых штанов нету, а он за границу едет… ха-ха-ха! Жениться собирается и не умрет! Ну, знаете, отродясь я ничего подобного не слыхивал. Будьте здоровы, сударь, и не забудьте, сразу же после часу, никто из-за вас не станет морить себя голодом. Будьте здоровы.

С этим словами толстяк, не глядя, ткнул студенту два жирных пальца, а третьим слегка пожал его руку.

Когда Котовский удалился, в кабинет вошла улыбающаяся пани Ляттер и окинула шляхтича томным взглядом.

— Хорошую, верно, проповедь прочитали вы этому юнцу, — сказала она, — даже ко мне в комнату долетали отдельные слова.

— Какое, сударыня! Теперь-то я понял, что такая бестия, такой зверь мог вскружить девчонке голову. Представьте, он так говорит о будущем, как будто у него договор с господом богом! Поеду, говорит, за границу, не умру, говорит, — слыхали? — да еще, говорит, женюсь на панне Марии. Вот и толкуй с ним! Как послушал и его, сударыня, прямо скажу вам: страх меня взял, испугался я. Одно из двух: либо этот человек богохульствует и навлечет на всех нас гнев божий, либо… либо такая у него вера, что и гору с места сдвинет. Но если у него такая вера, а она у него и впрямь такая, — я это почувствовал, когда слушал его, — то что с ним поделаешь! Тут и руки опустятся, ведь он все сделает, что ему вздумается, да еще других за собой потянет.

У пани Ляттер румянец выступил на лице и сверкнули глаза.

— О да, — ответила она, — кто верит, перед тем никто не устоит…

Шляхтич прищелкнул пальцами, схватил вдруг пани Ляттер за руки и воскликнул:

— Поймались, сударыня! Вот и я, хоть и увалень, ну, и… чуточку постарше этого щенка, однако верю. Вы непременно должны выйти за меня замуж, а не пойдете, так я похищу вас, как римляне похищали сабинянок. Не смейтесь, сударыня. Против Пальмерстона, хотя он был старше меня лет на двадцать, одна дама возбудила дело за то самое… Стало быть, впереди у нас еще добрых двадцать лет, и, бог тому свидетель, мы совершили бы глупость, если бы не воспользовались…

Он увлек ее на диванчик и, невзирая на легкое сопротивление, обнял за талию.

— Не будем терять времени, сударыня, это грешно. Я в забросе, да и в хозяйстве все идет кое-как, а вы, сударыня, теряете здоровье, красоту и даже сон, мучаясь с этим пансионом, который ничего хорошего вам не принесет. Поверьте мне, ничего хорошего. Я знаю, какие разговоры идут в городе…

Пани Ляттер побледнела и покачнулась. Старый шляхтич положил ее голову себе на плечо и продолжал:

— Начнутся каникулы, и бросайте пансион! Дочку отдадим замуж; найдем ей такого, как Котовский, который лезет напролом, не спрашиваясь. Сын станет работать, и куда денется его франтовство. Ну, раз, два, три… — согласны?

— Не могу, — прошептала пани Ляттер.

— Как так, не можете? — возмутился шляхтич. — Вы так сложены… Что же у вас, обязанности, муж?

Пани Ляттер вздрогнула и, подняв на него глаза, полные слез, прошептала:

— А если… если…

— Если у вас муж? — подхватил он, несколько удивленный. — Ну тогда к черту его! Муж, который целую вечность не кажет глаз, это не муж. В чем дело, развестись нельзя, что ли? А надо будет, так я и пулю в лоб сумею пустить. Скажите только откровенно, в чем дело?

Пани Ляттер со слезами схватила вдруг и горячо поцеловала его руку.

— Не сегодня, — сказала она, — не сегодня! Я все расскажу в другой раз. Сегодня ни о чем меня не спрашивайте, — говорила она, трепеща и рыдая. — Никто не подумал бы, никто не поверил, как я несчастна и одинока. Чуть не сотня людей меня окружает, и нет живой души, которой я могла бы сказать; взгляни, какие тяготы и страдания легли на плечи одной женщины…