Эмансипированные женщины

Он простился и вышел недовольный собой. У него была страсть удивлять всех своей искушенностью и необычайной осведомленностью, и сегодня он хотел изумить пани Ляттер и вырвать у нее семейные тайны. Однако ничего из этого не вышло. Она молчала, как каменная, и, вместо того чтобы изумляться, упорно возвращалась к вопросу о деньгах и процентах, а он сердился, потому что предпочитал слыть не мелким ростовщиком, а демоном лукавства.

«Ах, эти женщины, эти женщины! Коварные созданья!» — думал он, чувствуя, что сделал ложный шаг.

Но когда Згерский вышел на улицу и после превосходных вин его овеяло свежим воздухом, бодрость влилась в его сердце.

— Стой! — проговорил он. — За что же я себя-то корю? Я решительно предупредил ее о том, что пять тысяч должны быть возвращены. Четыре тысячи только посулил. Могу надеяться, что удастся завязать деловые отношения с Мельницким, Сольским, Малиновской, а ведь всякий новый деловой интерес — тот же лотерейный билет: пусть маленький, но шанс на выигрыш… Боже мой, да я удовольствуюсь маленькими выигрышами, только бы их было побольше!.. Вот только напрасно я упомянул о Риме, о Дембицком и об обожаемом Казике. Но не терять же мне двести рублей? Да ничего особенного я и не сказал, намекнул только, что парень в картишки поигрывает и что следует услать его за границу. Он сам мне за это спасибо скажет… Зачем я говорил о Риме? Лучший метод: дать понять, что факт известен, но не ссылаться на источники. Да, тут я допустил ошибку…

Если Згерский и был грешником, то, во всяком случае, стоял на пути к спасению, потому что все время давал себе отчет в своих действиях.

Тем временем в кабинет пани Ляттер, которая в возбуждении расхаживала из угла в угол, вошла хозяйка пансиона, панна Марта.

— Ну, как, пани, — спросила она, улыбаясь, — хорош был завтрак?

— Да, хорош… Ну и мошенник же!

— Згерский? — подхватила любопытная хозяйка.

— Какой там Згерский. Это Дембицкий — интриган!

Панна Марта всплеснула руками.

— Ну не говорила ли я? — воскликнула она. — Никогда не верю я вот таким простачкам. Как будто тихенький да смирненький, а на деле подлец. Он и с виду смотрит интриганом, ручаюсь головой, что готов совершить преступление.

Болтовня панны Марты несколько отрезвила пани Ляттер, она поспешно прервала хозяйку:

— Только прошу вас, никому об этом ни слова.

— Ах, пани, ах, голубушка, и за кого вы меня принимаете? Господи помилуй, да, по мне, лучше языка лишиться, чем выболтать то, что вы сказали под секретом. Да разве я!.. Но, может, как-нибудь приструнить этого негодяя, ведь это позор для пансиона, да и вам он отравляет жизнь.

— Панна Марта, прошу без лишних слов. Ступайте к себе и ничего не болтайте, вы окажете мне этим самую большую услугу.

— Ухожу и молчу. Но вы не можете запретить мне помолиться богу об его смерти, ведь молитва — это беседа угнетенной души с богом.

Пани Ляттер снова осталась одна, охваченная возбуждением.

«Что же мне теперь делать? — думала она, быстрыми шагами расхаживая по кабинету. — Итак, пансиону грош цена, и Згерский уже навязывает покупателя. Готова поклясться, что он уже уговорился с нею о своих деньгах! Конечно, между Эленкой и Сольским что-то есть… Дай-то бог, на Эленку у меня последняя надежда… Но какой негодяй этот Дембицкий! Теперь я понимаю, почему он не торговался, когда я предложила ему рубль за урок. Нищий, вынужден был принять предложение, но не простил мне этого… Да, вся надежда на Элену».

Под вечер панна Говард затащила Мадзю к себе в комнату и, захлопнув дверь, с торжеством воскликнула:

— Ну не говорила ли я, что Дембицкий подлец?

— Что такое?

— Да, да! Успокоиться не могу после того, что рассказала мне Марта. Ну, панна Магдалена, поклянемся, что его здесь не будет.

— Что он сделал? — удивленно спросила Мадзя.

— Все, на что только способен такой человек! О, я никогда не ошибаюсь, панна Магдалена! Романович — это совсем другое дело, это энергичный, прогрессивный, преподаватель естественных наук, ну, и тонкий человек. Я недавно видела его у Малиновской, и, должна вам сказать, он представился мне в совершенно новом свете. Он понимает нужды женщин. О, нам многое придется изменить в пансионе, но прежде всего мы должны спасти пани Ляттер.

— А не ошибаетесь ли вы? — сказала Мадзя, умоляюще глядя на панну Говард.

— В том, что дела пани Ляттер плохи? — с улыбкой спросила панна Говард.

— Нет, с Дембицким? — с сожалением произнесла Мадзя.

— Вы всегда останетесь неизлечимой идеалисткой. Вы готовы сомневаться в вине преступника, которого поймали с поличным.

— Но что он сделал?

Панна Говард смутилась.

«Что он сделал? Что сделал?» — повторяла она про себя, не в силах понять, как это можно не осуждать человека, к которому она питает неприязнь.

— Признаюсь, — прибавила она вслух, — подробности мне неизвестны. Но панна Марта говорила, что пани Ляттер так возмущена, так негодует, так… презирает его, что нельзя и подумать, что этот человек не причинил неприятности…

— Простите, но кому он причиняет неприятности? — настаивала Мадзя, силясь удержать слезы.