Среди корней огромного дерева было жилище нондадов. Спали они в гамаках, сплетенных из длинных нитей. Эти сетки предохраняли их от родентов, которые тоже жили под землей.
Жизнь их была полностью обусловлена старыми обычаями. По ним с самого рождения выбирались короли, которым суждено было править, и воины, призванные защищать королей. Воины воспитывались в жестокости. Под землей нередко разыгрывались битвы, в которых погибали слабейшие. Но короли служили символом любви и дружбы для остального племени. Они как бы сглаживали, смягчали жестокость. Они были хранителями жизни -- и потому решили попытаться сохранить жизнь Лэйнталу Эйну. Поэтому его и притащили сюда, хотя он был уже при последнем издыхании.
Одна из женщин короля стала для Лэйнтала Эйна снуктруиксом. Она лежала рядом с ним, ласкала его, гладила, отгоняла от него болезнь.
Теперь Лэйнтала терзали видения, маленькие, как мыши, большие, как горы. И когда он пришел в себя в темноте, то обнаружил рядом с собой существо, близкое, как жизнь. Это существо делало всё, чтобы спасти его, вернуть ему здоровье. Иногда они занимались любовью и он корчился в агонии наслаждения и боли.
Чувствуя себя призраком, он стал привыкать к новому образу жизни, в которой ад и рай слились для него в одно целое. Насколько он смог понять, "снуктруикс" означало и "целитель", и "врачеватель души", и "тот, кто отгоняет злых духов".
Он лежал нагим в темноте, скрюченный в объятиях болезни, и само его существо покидало его тело с потом. Вирус сражался изо всех сил, стараясь протолкнуть его сквозь ужасный глаз Шивы. Лэйнтал Эйн превратился в долину переплетенных нервов, на которой сражались полчища боли. И всё же невидимая снуктруикс была здесь, рядом, и он не чувствовал себя одиноким. Её ласки дарили ему исцеление.
Со временем армии боли отступили. Лэйнтал стал слышать голоса в темноте и понимать, что произошло с ним. В странном языке нондадов не было слов, означающих пищу, воду, любовь, голод, холод, тепло, ненависть, надежду, отчаяние, боль. Члены племени, не занятые битвами, проводили долгие часы в беседах о Бесконечном. Обыденная их жизнь не была описана словами, потому что она была обыденная. Они говорили лишь о том, что важно, -- о Бесконечном.
Лэйнтал Эйн, несмотря на все усилия, так и не смог постичь их язык до такой степени, чтобы понять суть их бесед о Бесконечном. Но всё же главную мысль он ухватил: многие поколения спорили о том, должен ли каждый растворить своё существо внутри великого бога темноты Витрама, или же нужно перейти в какое-либо другое состояние.
Диспуты о том, каким должно быть это другое состояние, были бесконечными, они не прекращались даже за едой. О том, что они съели его Золотого, Лэйнтал никогда не узнал. У него пропал аппетит, он питался своей собственной плотью. Рассуждения о другом состоянии протекали сквозь него, как вода.
Это другое состояние приравнивалось ко многим, часто неприятным понятиям, таким как свет, битва и тому подобное. Это было проявлением индивидуальности. Индивидуальность противостояла воле Витрама. Но каким-то образом в результате этих споров, переплетающихся между собой, как переплетаются корни райбаралов в земле, оказывалось, что даже противостояние воле Витрама означает покорность его воле.
Всё это было для Лэйнтала Эйна смутным и непонятным, особенно когда в его объятиях лежала маленькая волосатая снуктруикс и он занимался с ней любовью, страдая и наслаждаясь одновременно.
Она умерла не первой. Нондады умирали спокойно, без жалоб уходя в вечную тьму, растворяясь в ней. Лэйнтал даже не сразу заметил их уход. Он только обратил внимание, что всё меньше голосов участвовали в спорах. А затем и снуктруикс застыла в неподвижности. Лэйнтал стиснул её в объятиях, сам удивляясь тому, что способен испытывать к ней такую привязанность. Нондады по обычаю не сопротивлялись болезни, которую он принес с собой под землю. Болезни и выздоровления не были в обычаях у них.
Снуктруикс умерла. Лэйнтал долго сидел и плакал. Он так никогда и не увидел её лица. Лишь руки его знали её тело, подарившее ему свою жизнь.
Споры о Бесконечном подошли к концу. Последние фырканья, прищелкивания, свист затихли во мраке. Ничто так и не было решено. Даже смерть показала свою нерешительность. Обращаясь к каждому индивидуально, она поразила всех. Только Витрам мог сказать, доволен он или нет. Но Витрам, как присуще всем богам, хранил молчание.
Пораженный ужасом, Лэйнтал собрал все силы, чтобы натянуть одежду. На четвереньках он пополз через трупы своих спасителей, чтобы найти путь наружу. Жуткая тьма подземелья давила на него. Он говорил себе, как бы стараясь поддержать угаснувшие споры: