Емельян Пугачев. Книга 2

— Что твой розан, девка-то, ваше величество, — обронил, заглянув в глаза батюшке, Михайло Толкачев.

— Которая?

— А вон… С ведрами-то прошла.

— А мне ни к чему, — с притворным безразличием кинул Пугачёв.

Они подошли к бугру, на котором красовались три березы с черными шапками покинутых грачиных гнезд.

— Стой! Вот где доброе для батареи место. Распорядись, Михайло, чтобы за ночь каменьев да лесу сюда навозили. Отсюдова учнем Симонова ядрами помужать… — Он залез на березу, стал осматривать крепость. По березе с колокольни ударили из ружья, посыпался из грачиного гнезда хворост.

Пугачёв спустился с дерева в сугроб. Подбежали провожатые.

— Не задело ль, батюшка?

— Кого? Меня? Я завороженный… — с ухмылкой ответил Пугачёв. — Слышь-ка, Овчинников! Это что у них тут будет, направо-то, в углу-то?

— А то новая батарея ихняя фланговая, — ответил атаман Овчинников, тыча из-за березы рукой. — Ретраншемент ихний обороняет. Она для нашего городка самая опасная…

— Ну так вот её и фукнем на ветер… Мину подведем.

— Ми-ну? — округлив глаза, протянул Овчинников. — Да ведь нам, ваше величество, несподручно это, знатецов у нас нетути.

— А я на что? — Пугачёв живо повернулся на пятках, пытливо посмотрел по сторонам, спросил:

— Чей этот справный дом?

— Казака Ивана Губина, надежа-государь.

Все поспешно направились к дому Губина. В горнице второго этажа, за столом, седобородый хозяин ел жирную, из сомовины, похлебку; старуха возле печки накладывала ему из обливного горшка в миску гречневой каши со шкварками. Хозяин, посматривая на вошедших, продолжал с проворством работать деревянной ложкой. Увидав на божнице, вместе с темноликими иконами, большой восьмикопеечный, убранный финифтью крест, Пугачёв, а за ним и свита помолились. Пугачёв крестился двоеперстием по-старозаветному.

Затем отвесил поклон старику.

— Здоров будь, мой верный раб Губин. Я царь твой…

Старик выплюнул кусок сомовины, вскочил, хотел было упасть Пугачёву в ноги, но тот подхватил его.

— После, после кланяться будешь, казак. А на мою сряду не дивись — в дозоре мы… Идем-ка, друг, с нами, по хозяйским делам. Аршин есть у тебя?

— Есть, ваше царское величество! — по-военному выкрикнул хозяин. — Старуха, подай сюда аршин клейменный, железный!

Пугачёв осмотрел обширный двор, обставленный разными постройками. В обмазанном глиной хлевушке хрюкали свиньи, в птичнике зимовали гуси, утки, куры. Конюшня.

Емельян Иваныч, с огарком в руке, спустился в глубокий погреб, уходивший под землю деревянным срубом сажени на полторы. От погреба до крепостной батареи было на глаз около полсотни сажен.

— Ну, старик, прощайся с погребом, — сказал Пугачёв и ухмыльнулся. — Самому Симонову могилу тут спроворим… Ну-ка, светите сюды! — По стене сруба, обращенной в сторону крепости, он самолично отмерил три аршина так, три — этак и, вынув из-за пояса кинжал, острием его расчертил на стене квадрат. — Эти бревна плотникам велеть вырубить. А через проем подкоп рыть. Работать по ночам, с темна до свету, чтобы симоновский глаз не видел, ухо не слышало. А ты, Толкачев, предостороги ради, проход с проездом в этой местности закрой караулом… Смотри, казак, — обратился он к Губину, — чтобы ни одна живая душа работку эту не распознала… Особливо бабку свою упреди.

Все вернулись к дому Толкачева, где имел жительство Емельян Иваныч.

Возле крылечка ожидали их плотники и копачи с лопатами, многие из них сидели на завалинках и на ограде палисада. Рабочие не видели раньше «батюшку» и, тотчас приметив приближавшихся к ним атамана Овчинникова с Толкачевым, они повскакали на ноги. И вдруг…

— Здорово, детушки! — Чернобородый, в потертом полушубке, человек, подойдя к крылечку, звонко крикнул:

— Я царь ваш!..

Рядом с одетыми по-праздничному свитскими своими людьми Пугачёв казался замухрышкой, тем не менее, словно под ударом ветра, с голов слетели шапки, толпа повалилась на колени. И — чудно! — как только чернобородый назвал себя царем, рабочему люду стало казаться, что все в незнакомом человеке, как ни был он плохо одет, особенное: и голос, и осанистые плечи, и то, как держал он голову… А глаза, глаза-то! Однажды увидишь такие глаза — вовек не позабудешь…

— Встаньте, детушки, — сказал Пугачёв и начал расспрашивать людей, откуда они, что в городке делают, не творит ли им кто обид и поношений.

— Нет, надежа-государь, они всем довольны, — сказал Толкачев, — кой-кто из них беглые помещичьи крестьяне, есть беглые солдаты, татаре, черемисы, но среди копачей много и местных жителей.

— Нет ли среди вас доброго знатеца, чтобы подкоп под землей рыть? — спросил Пугачёв, снижая голос.

— Подкоп? Так, так, — заговорили копачи, оглядывая один другого. — А вот, надежа-государь, есть такой знатец, он на Авзянском заводе шурфы копал. Яшка, выходи! Эй, Кубарь! Где он?

Был вытолкнут вперед маленький кривоногий человечек с желтыми, морщинистыми щечками, раскосыми глазами, — новокрещенный мордвин из Пензенского края.

— Вот ты какой!.. Кубарь и есть, — пошутил Пугачёв, оглядывая кривоногого, с жиденькой бороденкой человека. — Правду ли люди бают, что подкопы ты горазд вести?