Емельян Пугачев

— Начиная с попа, отца Кузьмы, все нас забижают, заступник батюшка. А царствующая государыня забижает нас, сирых, пуще всех… Токмо в тебе, твое царское величество, мы, рекомые скопцы, чаем обрести верного заступника. Слых по земле идет, что всякая вера тебе люба и ты защищение творишь всем верным…

— Творю, творю… Будет тебе по-куриному-то кудахтать, — нетерпеливо произнес Пугачев, он торопился в путь. — Сколько ты времени петухов на куриц переделываешь?

Подслеповатый мельник, плохо присмотревшись к хмурому взору Пугачева, принял его слова за милостивую шутку и с проворностью ответил:

— А стараюсь я спасения ради вот уж десяток лет. И посадил в свой святой корабль, аки кормчий, двести двадцать одну душу, охранив их от блуда и бесовской прелести. А по священному слову апокалипсиса предлежит посадить в корабль число зверя, сиречь шестьсот шестьдесят шесть душ спасенных. Ежели посажу оное число, превечный рай узрю, со благим Христом вкупе обрящуся…

— Есть у тя помощники?

— Есть, есть, царь-государь, — и скопец, обернувшись лицом к толпе, позвал: — Егорий, Силантий, Клим! Выходите, не опасайтесь.

Вышли еще три безбородых, безусых старых мальчика и низко поклонились государю. Тот взглянул на них сурово и с язвинкой в голосе сказал:

— Ну, спасибо вам, старатели… Спасибо!

Все четыре скопца истово закланялись царю — шутка ли, сам государь их благодарствует, — и померкшие, неживые глаза скопцов потонули в самодовольных морщинистых улыбках.

— А кто женщин увечит? Вы же?! — снова спросил Пугачев.

— Уговаривает баб да девок богоданная жена моя, а груди им вырезает, для прельщения мужиска пола сотворенные, мой сподручный раб Божий Клим. Он же и большие печати мужчинам ставит, а малые печати — Егорий.

Пугачева покоробило, он сплюнул и, передернув плечами, приказал:

— Покличь жену.

— Дарьюшка, Дарья Кузьминишна, выходи, государь зовет! — пропищал в толпу мельник, «водитель корабля».

Стала пред Пугачевым еще не старая в цветном повойнике женщина с хитрыми глазами и утиным носом. Утерев ладонью рот, она в пояс поклонилась Пугачеву, замерла.

— Опосля того, как мельник оскопился, — пояснил писарь Пугачеву, — мельничиха завела себе вздыхателя кузнеца Вавилу и блудодействует с оным пьяницей двадцать лет.

— Как это влетела тебе в лоб сия пагуба? — вопросил мельника Емельян Иваныч.

— Аз, грешный, творю долг свой по слову евангельскому, царь-государь, — кланяясь и одергивая рубаху под распахнутым халатом, ответил мельник. — Ибо сказано в Священном Писании: «Аще око твое соблазняет тебя, изми его, вырви от себя, тогда спасен будешь…»

— Так то око! — закричал Пугачев, ударив взором стоявшего пред ним скопца-начетчика. — А ведь вы эвона чего чекрыжите… — Приметив попа Ивана, он кивнул ему: — А ну-ка, отец митрополит, махни ему от святости, от Писания, поводырю-то этому слепому…

Застигнутый врасплох отец Иван задвигал бровями, закряхтел, отвисшие под его глазами мешки зашевелились, лоб морщинился, толстые обветренные губы что-то шептали, на лице отразилось отчаянье: не столь давно он твердо знал многие нужные тексты Священного Писания, но пропил память, все перезабыл… Ахти, беда!

— Чего молчишь? Язык в зад втянуло, что ли? — бросил сердито Пугачев.

Поп Иван судорожно подскочил в седле и с испугом прокричал первое пришедшее на память — ни к селу, ни к городу — евангельское изречение:

— Еже есть написано: Авраам роди Исаака, Исаак роди Иакова, Иаков роди Иуду и братьев его, Иуда роди…

— Стой, хватит… Слыхали, пророки голорылые? — закричал на скопцов Пугачев, ему как раз по душе пришлись слова попа Ивана. — Роди — сказано, вот как… Роди! А вы как заповедь Господню исполнять станете? Ась?

Изумленные грозными словами государя, скопцы выпучили глаза, разинули рты и схватились друг за друга. А мельничиха заохала и скосоротилась.

— Вы что, сукины дети, наро-о-од губить?! — еще громче закричал Пугачев, потрясая высоко вскинутой нагайкой. — Нам треба, чтоб народ русский плодился да множился, а не на убыль шел! Чтоб земля наша была людна и угожа. В том есть наша государственная польза. И чтобы этакого глупства у меня больше не было! Слышите, мужики?! Я в гневе на вас на всех! — И, обратившись к адъютанту: — Давилин! Всех четверых разбойников немедля повесить! Пятую — бабу с ними, уговорщицу… Я вам покажу, сукины дети, звериное число!..

— Батюшка! — И все пятеро, вместе с бабой, как подкошенные повалились в прах.

— А достальных голомордых межеумков, кои обмануты, всех перепороть кнутом. Вместях с ихним дураком попом, что не отвращал от пагубы! Я вам, сволочи…

Надсадно, во всю грудь дыша, Пугачев поехал прочь. Затем, круто повернув коня, позвал:

— Эй, писчик! (Тот, потряхивая бороденкой и косичкой, подскочил.) Деньги в канцелярии есть?

— Малая толика есть, царь-отец… Тысчонки с две.

— Медяками али серебром?

— Середка на половинку, ваше величество.

— Давилин! Примешь от него. А соль имеется в магазее?

— Имеется, царь-отец.

— Детушки! — закричал Пугачев, снова въезжая в толпу. — Кто из вас самый верный человек есть?

Мужики, не раздумывая, закричали: