Эмигрантка в Стране Вечного Праздника

Все свои лекции Марк с Эрнестом читали по бумажке, спотыкаясь на каждом слове и озвучивая смысловые паузы протяжным мычанием. Было бы лучше, если бы они ни на минуту не отрывали от неё взгляда, поскольку, когда это происходило, оба преподавателя начинали нести ужасную ахинею, противоречащую не только базовым правилам педагогики, но и обычному здравому смыслу. Аналогично директорам курсов, такими же образовательно-воспитательными навыками отличался набранный ими преподавательский состав. Одну из преподавательниц, по имени Алекса, при первом же знакомстве я мысленно окрестила Трындычихой. На занятиях она трещала без умолку, путаясь в своих же собственных объяснениях, и, как следствие, разобраться в том, что эта преподавательница пыталась донести до слушателей курсов, было совершенно невозможно. Хотя сторонний человек, не имеющий никакого отношения к педагогике, наверняка решил бы, что говорливость Алексы свидетельствовала о её преподавательском рвении. На это, по-видимому, Трындычиха и рассчитывала. На одном занятии она говорила, говорила, говорила и договорилась до того, что забыла отпустить нас на положенный перерыв. На следующий день из-за её невнимательности приключился другой казус. Не обратив внимания на то, что один из учеников отправился в помещение туалета, расположенное в боковом отсеке аудитории, она закрыла её на ключ и ушла вместе с нами на перерыв. Когда же спустя двадцать минут Алекса открыла аудиторию и застала его одиноко сидящим в зале, то, ехидно хихикнув, разрешила этому парню отправиться на положенный перерыв и даже не извинилась перед ним за допущенную ею оплошность. Кстати, в тот день Трындычиха читала нам лекцию под названием: «Методы коррекции невоспитанности у подростков».

Другим из ряда вон выдающимся членом преподавательского состава был Хэги. Полагаю, что многие из вас видели представителей готической субкультуры, или коротко, готов. Их нетрудно узнать по одежде чёрного цвета, макияжу в стиле вампира, специфическим татуировкам с мотивами летучих мышей и смерти, большому количеству серебряных украшений и прочим аксессуарам. Всё это для Хэги было совершенно излишним, поскольку любой человек, бросивший на него беглый взгляд, понимал, что перед ним – типичный гот. Странная всё-таки штука – жизнь! Кто-то, пытаясь выделиться из толпы, примеряет на себя имиджи панка, заядлого рок-н-рольщика, байкера или того же самого гота. В то же время есть люди, которым стать одним из этих персонажей, как говорится, сам бог велел. Другими словами, образ Хэги был детально продуман и воплощён в жизнь самой матушкой-природой. С уверенностью можно сказать, что даже в большом и плотно населённом городе было бы непросто обнаружить другого такого высокого и худого черноволосого мужчину, с длинными кистями рук, чрезвычайно бледными чертами лица, красноватыми подглазьями, тонкими как ниточки губами и грустным, по-философски задумчивым взглядом, направленным в никуда. Однако Хэги с подобной трактовкой самого себя был категорически не согласен и всем своим поведением старательно противостоял генетическому имиджу гота. К слову сказать, на курсах он преподавал предмет под названием: «Оказание медицинской помощи детям, пострадавшим на развлекательных мероприятиях». Каждую лекцию Хэги начинал с чёткой постановки проблемы: «Наверное, кто-нибудь из вас думает, что если на ребёнка в большом количестве садятся мухи, то это потому, что он – сладкий?» Не ожидавшие такого вопроса слушатели курсов, как правило, замолкали и недоуменно таращились на преподавателя, а он поднимался со стула и, шарахнув со всей силы кулаком по столу, громовым голосом заявлял: «Враньё! Сказки папы Карло и мифы Древней Греции!», – а потом вновь водружался на стул и умиротворённым, и даже меланхолическим, тоном разъяснял, почему данное утверждение является в корне неправомерным. На каждом занятии Хэги по нескольку раз подпрыгивал, разражался на всю аудиторию дикими криками и с грохотом приземлялся на сиденье стула. Такой грозностью и порывистостью он, скорее всего, пытался продемонстрировать собственную антиготичность, то есть твёрдость и крутизну характера, но любой сторонний наблюдатель воспринимал это, как эмоциональную нестабильность, присущую типичным готам.