Эмигрантский синдром

– Вон отсюда, – кричал в ответ Генрих, бросая в сторону Любы разные предметы, от кастрюль до чашек.

Недавно Генриху исполнилось 70 лет. Он был высокий сутуловатый, мужчина, переживший инфаркт. Лицо у него было землистого цвета, без какой-либо растительности. На голове были остатки бывшей шевелюры, но при этом он всегда ходил в галстуке, а на улице – обязательно в шляпе. Он считал себя высокоинтеллигентным человеком. Когда-то он был доктором наук. Но с тех пор все резко изменилось. Круг его интересов всегда был очень ограничен. Всю свою жизнь он был человеком замкнутым, нелюдимым. Чуждался шумных компаний, никогда не отмечал свои дни рождения или праздники. Он не любил людей, но очень любил книги и считал свой брак с этой чужой для него женщиной – большой ошибкой. Похожие скандалы происходили довольно часто. А в последний день Генрих совсем разошелся, стукнул Любу сковородой по лицу, поэтому она стала звать на помощь.

В своей комнате Люба тихо объясняла Рае, что с Генрихом они живут уже 30 лет. Все эти годы, которые они прожили в Одессе в одной комнате коммунальной квартиры, были для Любы не очень счастливыми. Сама она родилась в России. Приехала в Одессу поступать в институт, познакомилась с Генрихом, забеременела и, естественно, рассчитывала, что он на ней женится. Генрих в те годы, а это был конец шестидесятых, был младшим научным сотрудником в закрытом институте. Родители его погибли в автомобильной аварии, он воспитывался у бабушки. В большой коммунальной квартире в центре города они имели всего одну комнату. Жениться Генрих совершенно не планировал, потому что хотел сделать карьеру. Работа у него была перспективная. Он работал на оборонку и считался хорошим специалистом. Работа для него составляла смысл жизни. И тут Люба со своей беременностью. Как она должна была поступить? Ехать к себе в Саратов с ребенком без мужа она не могла. Вот и пришла к Генриху на работу и заявила, что если он не женится, то она пойдет в партком. Если бы она это сделала, то всей карьере Генриха пришел бы конец. Бабушка его к тому времени умерла и Генрих жил в комнате совсем один. Он очень удивился и разозлился угрозе, но деваться ему было некуда, и регистрация брака состоялась.

Потом родился ребенок, и началась семейная жизнь. Хотя и говорят, что «стерпится, слюбится», но в этом случае так не произошло. Генрих возненавидел Любу и ее дочь. Он никогда не занимался ребенком. Детей у них больше не было, и вообще он смотрел на этих двух женщин, большую и маленькую, с презрением и ненавистью. Но у него была любимая работа, поэтому все, что было в семье, уходило на второй план. Он защитил докторскую диссертацию, выезжал на конференции и симпозиумы. Отправлялся в отпуск, но никогда нигде его не видели с женой.

– Ну, а что с твоей дочерью? – спросила Рая.

– Дочь росла только под моей заботой, – отвечала Люба. В 1980 она окончила институт, а в 1982 вышла замуж и переехала к мужу. Отец у нее в доме никогда не был.

– Да, – жаловалась Люба, – видимо, я совершила в жизни ошибку, испортила жизнь себе и ему.

– Понимаешь, – продолжала она, – в 1987 году мой зять от своего завода отправляется в заграничную командировку в Германию. Он взял с собой жену и родившихся у них двух детей-погодок. Работал он там до 1990 года, а потом завод обанкротился, и его срочно вернули в Одессу.

А там ведь, знаешь, какая жизнь началась. Работы нет, денег нет. Детский сад закрыли. Даже институт моего Генриха перестал существовать. Катастрофа.

Сначала мой зять совсем упал духом. А потом вдруг встрепенулся и в один прекрасный день вспомнил немку Маргарет, которая строила ему глазки на том заводе в Германии.

Сначала он втайне от моей дочки начал звонить знакомой немке в Германию. Та его звонку очень обрадовалась и пригласила в гости, но одного. Он, долго не раздумывая тут же уехал, оставив мою дочь с двумя маленькими детьми без средств к существованию.

Спустя 3 месяца он внезапно вернулся и тут же подал на развод, а через неделю после развода снова укатил, но теперь уже навсегда.

И осталась моя дочь одна-одинешенька с двумя малолетними детьми без работы. А вокруг был хаос перестройки.

– Ну, и дела! – сказала Рая.

– Моя дочь в тот период очень хотела покончить с собой, – продолжала Люба, – что было делать? И тут мы с ней вдвоем решили, что она оставит детей в Одессе, а сама поедет снова в Германию, может, там хоть временно найдет какую-нибудь работу. По-немецки она говорила вполне сносно.