Эмигранты

Губы ее задрожали, на ресницах повисли крупные слезы. Она коснулась пальцами руки Леонида, и его точно ударило током. Теперь эта рука гладит волосы кого-то другого — захватившего власть над Леокадией, купившего ее. А он уже никогда больше не почувствует тепло этих рук, не услышит этого голоса.

— Но как ты решилась? Как решилась?!

— Леня, милый, пойми, я жила все эти годы в богатой семье, видела как они живут и мне особенно тяжело было мое почти нищенское существование. И нищета, в которой живут мои родные. А тут, в Мукдене, мне сделал предложение один богатый коммерсант. Он главным образом пушниной занимается. Он на, мое имя деньги в банк положил. Он много старше меня, ему уже за пятьдесят.

— Что ты все он, да он!

— Но теперь я могу обеспечить и маму и братьев, — точно не слушая его, а говоря для своего оправдания перед собой, сказала она.

— И отца, — с горькой усмешкой сказал Леонид.

— Да, и отца. Я знаю, ты его не любишь. Но для меня все они дороги — и мама, и братья, и отец!

— Только я не дорог!

— Нет, ты мне дорог, ты мне дорог! Ты мне дороже всех! Ты не знаешь как мне страшно потерять тебя! Потерять тебя! — От волнения она все время повторяла слова, и это делало их как то особенно трагичными. — Ты забудешь потом меня, полюбишь другую, а я всегда буду помнить и любить тебя! Любить тебя!

— Но как ты могла выйти замуж, не любя этого своего коммерсанта? — Произнести слово «муж» он не мог. — Как ты могла?

Она ничего не ответила, только покрутила головой, не в силах, видимо, вымолвить слова.

Подошедшая японка принесла две чашечки кофе, точно понимая, что этой даме в шляпке с вуалеткой нужно сейчас выпить глоток чего-нибудь, чтобы снять спазм в горле.

— Ну что же, желаю тебя счастья, — поднялся Леонид. — Не думал я, что у нас все так закончится. Верил я тебе, а оказывается напрасно!

— Леня, Леня, если бы ты знал как мне тяжело! — не вставая и не поднимая головы, сказала Леокадия. — Ведь мы видимся в последний раз! Я никогда тебя больше не увижу!

— У тебя теперь есть на кого смотреть, — зло сказал Леонид. — Он тебя утешит!

— Ничего ты не понял, — устало сказала Леокадия. — Ничего не понял! Я счастьем своим пожертвовала, а ты…

— Между прочим, и моим, а не только твоим! Ты и мое счастье погубила! И из-за чего? Из-за денег, из-за тряпок!

— Ну ругай, ну проклинай меня, я этого заслужила!

— А что толку в том, что я проклинать тебя буду? Ты же от своего купца не уйдешь!

Они оба замолчали, и Леонид подумал, что вот они встретились, не сказав друг другу ни здравствуй, ни прощай, а теперь расстаются навсегда.

— Леня, — посмотрела на него Леокадия, — а как у тебя с деньгами? Может у тебя на обратную дорогу нет? Дать тебе денег?

— Ну, знаешь, за такую заботу спасибо! Я лучше пешком по шпалам пойду, чем деньги твоего торгаша брать! Как тебе такая мысль могла прийти в голову?!

— Да, да, конечно, я знаю — ты гордый! — Она втянула голову в плечи, стала какой-то пришибленной и жалкой. — Ты теперь будешь презирать меня!

— Презирать? Нет, презирать не буду! А ту, прежнюю, очень любил! Ну, желаю тебе счастья с твоим коммерсантом!

— Леня, подожди, Леня, — попыталась что-то сказать Леокадия, но сникла, уронила голову на руки и заплакала.

Так, плачущую, и оставил ее Леонид в этом маленьком японском кафе.

И, потом, когда она вспоминалась ему, то всегда он видел ее полные слез глаза и слышались ее слова: «Я всегда буду помнить и любить тебя!»

Из Мукдена он уехал с первым же поездом, идущим в Чаньчунь. Всю дорогу он простоял в коридоре у окна вагона, прижимаясь лбом к холодному стеклу. За окном мелькали станции, потом наплывали тонущие в ночном мраке поля. Привычный стук вагонных колес стал звучать с каким-то новым оттенком, словно каждый оборот колеса бередил что-то внутри. Откуда-то, казалось из темноты полей, наплывали воспоминания. Вот он читает на уроке главы из «Евгения Онегина», чтобы поразить Леокадию. Вот кричит восторженно: «А он назвал тебя моей невестой!», это когда Бухтин говорил с ними на кладбище. Вот он и Леокадия бредут по тихим кладбищенским аллеям и строят планы будущей жизни. Наивный мальчик! Он мечтал о любви, о верности, а оказывается надо торговать собачьими шкурами и иметь счет в банке! И тогда бы все было доступно! А он-то, дурак, берег сто пятьдесят даянов серебром для свадьбы! Этому мукденскому торгашу они, наверно, кажутся ничтожной мелочью. Проклятая эмигрантская жизнь, — подумал Леонид, — все здесь зависит от денег! Все, все можно купить — и счастье, и любовь, и верность! Наивный мальчик, наивный мальчик!

И, казалось, что колеса выстукивают настойчиво и жестко: «Наивный мальчик, наивный мальчик, наивный мальчик».

Мать отнеслась к сообщению Леонида о замужестве Леокадии несколько, как ему показалось, странно. Она молча выслушала сбивчивый рассказ Леонида о его встрече с Леокадией и сказала:

— А знаешь, мне ее жалко. Несчастный она человек. Ей сейчас, я уверена, много тяжелее, чем тебе. Ты ее не кляни, может, она на такую жертву пошла после большой душевной борьбы. Она в жертву своей семье себя принесла.