Эмигранты. Поэзия русского зарубежья

О стихи, привычное витийство,
     Скользкая стезя,
Если рифма мне самоубийство,
     Отойти нельзя!

Ибо если клятвенность нарушу
     Этому окну, —
Зачеркну любовь мою и душу
     Тоже зачеркну.

И всегда надменный и отважный,
     Робок я и хром
Перед домом тем многоэтажным,
     Пред твоим окном.

Орбита

Ты, молчаливый, изведал много,
Ты, недоверчивый, был умен,
С лучшими мира ты видел Бога,
С самыми страшными был клеймен.

Знающий, — самое лучшее смерть лишь,
Что ж не прикажешь себе: — Ложись!
Окнам безлюдным позорно вертишь
Злую шарманку, чье имя — жизнь.

Пыльны цветы на кустах акаций.
Смят одуванчик под теркой ног…
Твой дьяволенок посажен на цепь, —
Вырасти в дьявола он не смог.

Что же, убей его, выйдя к Богу,
Выбери схиму из чугуна,
Мерно проламывая дорогу,
Как спотыкающаяся луна.

Будешь светить ты неярким светом,
Где-то воруя голубизну,
И завершишь небольшим поэтом
Закономерную кривизну.

Родина

От ветра в ивах было шатко.
Река свивалась в два узла.
И к ней мужицкая лошадка
Возок забрызганный везла.

А за рекой, за ней, в покосах,
Где степь дымила свой пустырь,
Вставал в лучах еще раскосых
Зарозовевший монастырь.

И ныло отдаленным гулом
Почти у самого чела,
Как бы над кучером сутулым
Вилась усталая пчела.

И это утро, обрастая
Тоской, острей которой нет, —
Я снова вижу из Китая
Почти через двенадцать лет.

1932

Разведчики

Всеволоду Иванову

На чердаке, где перья и помет,
Где в щели блики щурились и гасли,
Поставили треногий пулемет
В царапинах и синеватом масле.

Через окно, куда дымился шлях,
Проверили по всаднику наводку
И стали пить из голубых баклаг
Согретую и взболтанную водку.

Потом… Икающе захлебывалась речь
Уродца на треноге в слуховуше…
Уже никто не мог себя сберечь,
И лишь во рту все становилось суше…

И рухнули, обрушившись в огонь,
Который вдруг развеял ветер рыжий.
Как голубь, взвил оторванный погон
И обогнал, крутясь, обломки крыши.

…Но двигались лесами корпуса
Вдоль пепелищ, по выжженному следу,
И облака раздули паруса,
Неся вперед тяжелую победу.

1928

Воля

Загибает гребень у волны,
Обнажает винт до половины,
И свистящей скорости полны
Ветра загремевшего лавины.

Но котлы, накаливая бег,
Ускоряют мерный натиск поршней,
И моряк, спокойный человек,
Зорко щурится из-под пригоршни.

Если ветер лодку оторвал,
Если вал обрушился и вздыбил, —
Опускает руку на штурвал
Воля, рассекающая гибель.

Николай Авдеевич Оцуп 1894–1958

«Где снегом занесенная Нева…»

Где снегом занесенная Нева,
И голод, и мечты о Ницце,
И узкими шпалерами дрова,
Последние в столице.

Год восемнадцатый и дальше три,
Последних в жизни Гумилева…
Не жалуйся, на прошлое смотри
Не говоря ни слова.