Эмигранты (СИ)

— Отчаливаем, — решительно сказал Виктор. — Толку здесь не будет, а к фашистам я записываться не хочу!

— Ну что, опять зря протопали, — с ехидцей встретил их Порфирий Иванович. — Лучшей работы, чем у меня, не найдете! А промежду прочим войны не миновать, — сказал он, помолчав. — Советы с Китаем дипломатические отношения порвали!

— Как порвали? — недоверчиво спросил Леонид. — Откуда вы знаете?

— А вот, читайте, — протянул Порфирий Иванович экстренный выпуск эмигрантской газеты. — Если дипломатические отношения прерваны, значит война будет. Эх, скорей бы началась! У большевиков кишка тонка, они перед китайцами не устоят! А ежели еще иностранцы помогут!..

Но, как показали дальнейшие события, кишка тонка оказалась у китайцев. Вторгшиеся в пределы Советского Союза китайские части были отброшены Красной армией, обрушившей сокрушительный удар на головы агрессоров.

В Харбин с западной линии дороги ринулись жители станций, расположенных неподалеку от советско-китайской границы. Перепуганные, приехавшие в большинстве только с небольшими чемоданчиками, они, захлебываясь рассказывали о том, как им удалось бежать прямо из-под советской бомбежки, как панически бегут китайские части, выбрасывая из поездов штатских пассажиров.

В один из осенних дней в Харбин приехали дядя Семен с тетей Зоей и девочками. У тети Зои были остановившиеся от страха глаза, дядя Семен ругал китайцев и все время курил. Прямо с вокзала они приехали к матери Леонида, заполнив маленькую комнату чемоданами и баулами.

— Машенька, — с ужасом на лице говорила тетя Зоя, — ты не представляешь, что мы пережили! Советские аэропланы бомбили страшно! Мы едва успели сесть в поезд! Хорошо еще самые ценные вещи успели забрать, а обстановка погибла! Говорят, что в наш дом бомба попала! Боже, какой ужас, какой ужас! Я сказала Семену: увольняйся с дороги, получишь заштатные и будем жить спокойно! А он не хочет! Говорит, что не может без работы! Господи, неужели правда, что в наш дом попала бомба?! Ведь тогда все погибло, все, что годами наживали!

— Были бы кости, а мясо нарастет, — успокаивала мать тетю Зою. — Вещи дело наживное, хорошо, что сами не пострадали, успели уехать!

— И зачем это китайцы ввязались в этот конфликт? — не успокаивалась тетя Зоя. — Неужели они думали, что смогут завоевать Россию?! И-за чего им спорить с русскими? Ты извини, что мы тебя стесним немного, но мы недолго! Представляешь, ни в одной гостинице не могли найти места, все занято беженцами!

Этому слову «беженцы» тетя Зоя придала новый смысл. До сих пор беженцами называли себя сами эмигранты, то ли от слова «беда», то ли от слова «бежать». Было общество русских беженцев, беженский комитет. Теперь «беженцами» стали старые кавежедеки, не знавшие до этого никаких потрясений.

Воинственный тон эмигрантских газет сразу изменился, хотя в них изредка проскальзывала еще информация, фабрикуемая гоминьдановскими властями, о якобы имеющихся успехах китайских войск. Но теперь этим сообщениям уже никто не верил и большинство эмигрантов боялось только единого — как бы советские войска не дошли до Харбина. Некоторые эмигранты подались на юг — в Тяньцзинь, Циндао и Шанхай, где опасность встречи с советскими войсками сводилась до минимума.

Удушливое лето сменилось теплой, ясной осенью, но на политическом горизонте все еще было пасмурно. Временами гоминьдановцы вновь пытались вторгнуться на территорию Советского Союза, но каждый раз получали отпор и откатывались назад. Советские войска стояли на границе и дальше не продвигались.

Порфирий Иванович приписывал неудачи гоминьдановцев коварству капиталистических держав, не поддержавших китайцев.

— Опять пропустили такую возможность! — сетовал он. — Если бы японцы, англичане и американцы свои войска вовремя подбросили, то большевикам, считай, конец! Каждый раз союзники подводят! В гражданскую нас подвели и теперь тоже! А я то думал, что пора домой собираться!

— Рано, видать, засобирались, — подкусил Виктор. — Надо еще подождать!

— А ты чего радуешься, чего радуешься?! — кипятился Порфирий Иванович — ты выходит рад, что большевики верх берут?! Тебя тоже надо в Сумбей упрятать, там бы тебе мозги вправили!

В один из осенних дней «бабьего лета», когда в воздухе плавали нити паутины, в садах у домов цвели астры и георгины и солнце грело не обжигая, Леонид пришел с Леокадией на новое кладбище. Они теперь встречались где-нибудь вдали от людных мест — Леокадия все боялась, что хозяйка узнает о ее встречах с мужчиной, что она ей категорически запрещала, и уволит с работы. На кладбище редко кого можно было встретить и поэтому они чаще всего встречались именно здесь.

Они пошли к могиле жены Бухтина и здесь увидели какого-то нищего в рваной куртке из синей добы, китайских штанах, завязанных у щиколотки тесемками, и каких-то опорках на ногах.

— Пойдем отсюда, — потянула Леокадия за руку Леонида. — А то еще привяжется.

Но нищий обернулся и поманил их к себе рукой. И Леонид с трудом узнал в нем генерала Бухтина.