Эмигранты (СИ)

— Василий Александрович! — окликнул его Леонид. — Что с Вами? Вам плохо?

— Плохо, Леничка, плохо, — поднял голову Бухтин. — Хуже некуда! Скорей бы помереть, да смерть не идет!

— Но почему Вы не обратитесь в Беженский комитет, наконец к доктору Зерновскому! Вам бы помогли!

— Нет, Леня, мне уже ничем не поможешь. Да и не хочу я от них помощь принимать. Они меня презирают, а я их! Финита ля комедия, — горько усмехнулся он и сделал рукой театральный жест, показавшийся необычайно жалким. — Закономерный финал эмигрантского бытия!

— Василий Александрович, но быть может я чем-нибудь могу Вам помочь? — умоляюще спросил Леонид.

— Ты, Леня, хороший парень, душевный, но у тебя же у самого ни гроша за душой нет. Эмигрантский молодой человек, полный хороших намерений, которым не суждено сбыться! Ну чем ты мне поможешь? К себе жить возьмешь? Да я и сам не пойду. Мне вон туда скорей надо перебираться, — показал он рукой на могилу жены.

— Ну зачем Вы так мрачно, — тихо сказала Леокадия.

— А это самый лучший выход, уверенно сказал Бухтин. — Я уже на кладбище совсем перебрался, в старой будке ночую. Ночи вот только больно холодные стали, наверно скоро застыну совсем. А сторожа здесь хорошие, иной раз покормят даже.

— Но ведь скоро зима, Вы же не сможете в холодной будке жить!

— А до зимы я, Леня, и не доживу. Вообще пора кончать эту канитель! Вот только на чужбине тяжко помирать! Вот что я вам скажу, — поднял голову Бухтин и лицо его стало необычайно строгим. — Никогда, ни при каких обстоятельствах не покидайте свою Родину! И детям своим накажите, и внукам. Без Родины нет жизни, нет счастья! Без Родины погибель! Погибель! — выкрикнул он. — Ну ладно, ступайте, — снова сник Бухтин. — Дай вам Бог счастья!

— Василий Александрович, — наклонился к нему Леонид. — Возьмите немного денег. Вот все, что у меня есть.

— Спасибо, — вяло сказал Бухтин, беря деньги. — Выпью за помин своей души!

Леонид и Леокадия тихо отошли от Бухтина, словно боясь разбудить его. Уходя они часто оглядывались и все видели поникшую фигуру, как-то необычайно созвучную грустному кладбищенскому пейзажу.

— Как мне его жаль, — со слезами в голосе сказала Леокадия. — Какой он несчастный!

Леонид ничего не ответил, только крепко сжал руку Леокадии. Ему все еще виделось строгое лицо Бухтина и слышались его слова: «Без Родины погибель! Погибель!». И еще много лет потом слышал он эти слова, звучавшие, казалось, из самого сердца.

А через несколько дней Леонид прочитал в эмигрантской газете, что на кладбище, около могилы своей жены повесился В.А. Бухтин. Газета постеснялась упомянуть, что Бухтин был генералом, это могло вызвать недовольство эмигрантской верхушки, свято соблюдавшей кастовую чистоту и давно исключившей из своей среды спившегося генерала.

Леонид с трудом нашел могилу Бухтина. Его похоронили в дальнем углу кладбища, где хоронили самоубийц, без отпевания. На небольшом некрашеном кресте, сделанном, вероятно, кладбищенскими сторожами, была узенькая табличка с фамилией генерала.

Леонид долго стоял над небольшим холмиком, навсегда укрывшим хорошее человеческое сердце, горячо любившее свою Родину и за измену ей заплатившее сполна мукой и просветлением.

Дядя Семен снял в пригороде Харбина — Гондатьевке — квартиру в доме с садиком, казавшимся жалкой копией того, что было на станции при казенной квартире. Да и сама трехкомнатная квартира без удобств и водопровода повергала тетю Зою в ужас. Она купила новую мебель, так как действительно дом, в котором они жили на станции, сгорел и вся обстановка погибла.

— Мы погорельцы! — сокрушалась тетя Зоя. — Столько лет все заводили и в один час все пропало! Я умоляю Семена бросить работу в дорог. Это теперь так опасно! Ах, какая это жалкая мебель! — восклицала она, показывая на только что купленные столы, стулья, шкафы и кровати. — Разве ее сравнишь с той, что была раньше!

Николай и Галина жили теперь с родителями. Николай заканчивал политехнический, Галина с трудом перешла на третий курс. Дядя Семен ходил мрачный. Ему, как китайскому подданному, дали временную работу в механических мастерских. Тетя Зоя возмущалась, что ему, старому кавежедеку, не могли найти подходящего места. Да и квартиру казенную не дают.

А жизнь носила какой-то обостренно-тревожный характер. Все чего-то ждали. Одни боялись возникновения нового конфликта, другие возлагали надежды на то, что русские и китайцы не договорятся и снова станет реальной возможность столкновения с большевиками. Подорожали товары в магазинах. Железная дорога работала плохо. Харбин лихорадило. Хабаровские переговоры продвигались медленно, а декабрь уже подходил к концу. И только 2 декабря в Хабаровске был подписан советско-китайский протокол о восстановлении на КВЖД и на границе положения, предусмотренного Соглашением 1924 года.