Эмиграция, тень у огня

— А, понятно, похороны редактировать дал?

— Кать… Ты поосторожней, — послышалось слева. — Он появится сейчас.

— Да у них сейчас дневная молитва, — отмахнулась та, что оказалась Катькой. Имя ей очень шло.

— Он всем про похороны дает? — спросила я.

— Ага, — отозвалась она.

— А зачем? — спросила я. — Ведь с этим текстом ничего невозможно сделать.

— Да он его сам придумал, — объяснила Катька охотно и просто. — Развлекается…

Тотчас рядом с Катькиной головой возникла другая — коротко стриженная курчавая голова борца с удивительно хладнокровным выражением глаз. Обычно такое выражение глаз бывает у людей с хорошо развитым чувством юмора. Я догадалась, что это вторая сотрудница, Рита.

— Хотите совет? — спросила она. — Вы умеете лицемерить?

— Конечно! — воскликнула я.

— Так вот… — Она говорила медленно, словно вдумываясь в какое-то дополнительное значение слов. — Сейчас Христианский выведет вас гулять…

— В каком смысле?

— По улицам, — невозмутимо уточнила она. — И станет рассказывать про свой роман…

— С женщиной? — спросила я.

— Он будет рассказывать о своем романе «Топчан», — пояснила Рита. — Так вот… Хвалите.

— Помилуйте, как же я могу хвалить, если не читала?

— Ну, бросьте, — Рита поморщилась, словно я брякнула несусветную глупость. — А еще хвастаетесь, что умеете лицемерить. Скажите, что замысел гениален, что сюжетные повороты неслыханно новые; и главное — просите, просто умоляйте дать почитать! Хватайте за рукава и ползайте на коленях.

Хлопнула дверь, и над барьерами кабинок поплыла черная кипа Христианского. Он оживленно посвистывал. Тут же Катьку и Риту сдуло по кабинкам, вразнобой деятельно защелкали клавиши.

— Ну, как ваши дела? — спросил Яша приветливо, заглядывая ко мне. — Знаете что, бросьте вы это. Не за то боролись. Здесь такая духота, а на улице благодать, теплынь. Не хотите ли пройтись минут десять? Заодно и поговорим…

Я надела куртку, мы вышли и вдоль забора какой-то стройки, мимо ряда цветочных лотков и кондитерских пошли ходить туда и обратно по тротуару. Я шла рядом с неумолкающим Христианским и не переставала удивляться точности предсказанного Ритой сценария. Правда, начал Яша почему-то не с художественной прозы своей, а с журнала, который он сам писал и сам же издавал, назывался журнал «Дерзновение».

Вообще, сразу по приезде в Страну я обратила внимание, что многие газеты и журналы носят здесь такие вот названия, с печатью тяжелого национального темперамента: «Устремление», «Прозрение», «Напряжение», «Вознесение» (нет, пожалуй, последний пример не из той, как говорится, оперы.)

Так вот, сначала Яша пересказывал свою статью из свежего номера журнала «Дерзновение», в которой исследовал, сравнивал и комментировал разные взгляды исторических фигур на эпоху правления царя Персии Кира.

— Вот, посудите сами, — журчал надо мной Яшин голос, — Флавий пишет, что от начала царствования Кира до воцарения Антиоха Эвпатора, сына Антиоха Эпифана, прошло 414 лет. Поскольку Эпифан умер на 149-м году правления династии Селевкидов, на долю Персидской империи остается 414 минус 149 плюс — посчитайте, посчитайте! — плюс 18 лет, итого — 247 лет, что, по существу, то же самое, ибо любой год, завершающий упомянутые промежутки времени, может оказаться неполным. Но не за то боролись! Итак, примем для простоты 246…

Что это, думала я, кивая и изображая вдумчивое внимание, он действительно полагает, что я подсчитываю в уме годы правления династии Селевкидов, или в благоговейный трепет вгоняет? Может, он только три эти абзаца с цифрами насчет Селевкидов и выучил и всех претендентов на должность редактора уводит гулять и тут пугает до смерти?

Но нет, Яша сыпал и сыпал династиями, цифрами, именами из ТАНАХа и Флавия…

— Кстати, имя персидского сановника самарийского происхождения, присланного Дарием, последним царем Персии, в Самарию, представляется мне подозрительно знакомым. Так и есть! Через всю «Книгу Нехемии» проходит самаритянин Санбаллат, изо всех сил мешающий евреям восстанавливать Иерусалим…

…Я смотрела на далекие покатые холмы Иудеи, словно принакрытые шкурой какого-то гигантского животного, видавшие и Санбаллата, и Нехемию, и многих-многих других, в том числе и прогуливающихся меня с Яшей, смотрела и думала: день потерян безвозвратно.

Потом мы зашли в кондитерскую, и Христианский угостил меня пирожным. К этому времени он уже перешел от исторического журнала к своему роману «Топчан», и я, по Ритиному совету, вставляла — не скажу восхищенные, к этому моменту я порядком притомилась, но поощрительные реплики вроде «очень интересный ход», «прекрасно найдено». Христианский по виду совсем не устал, а, наоборот, вдохновлялся все больше и больше, излагал гибкие свои концепции, хитроумные ходы в сюжете. Талантливо говорил… Говорил очень талантливо, то есть по всем признакам и в соответствии с моим житейским опытом вряд ли мог оказаться талантливым писателем.

Когда мы возвращались в здание «Ближневосточного курьера», я не выдержала и спросила:

— А вам действительно нужен редактор?