Эмиль Гилельс. За гранью мифа

Разумеется, я пошел. В зале что-то происходило, он долго не освобождался; Гилельс терпеливо ждал, не показывая своего неудовольствия. На концерте, сидя рядом с ним, я старался уловить его реакцию, но он был совершенно невозмутим.

Подобные «незапланированные» встречи иногда выпадали на мою долю.

В декабре 1977 года в Большом зале Союза композиторов на улице Неждановой состоялся концерт из произведений моего друга, композитора О. Эйгеса; к концерту была приурочена и выставка его картин, устроенная в Малом зале. Надо сказать, что Олег Константинович очень серьезно относился к своему живописному хобби; и вот он совершил необъяснимый поступок — позвонил Гилельсу, будучи очень отдаленно знаком с ним, и пригласил его на выставку; не на концерт, а на выставку!

Мне сообщил:

— Он обещал прийти; я сказал ему, что будете Вы.

И действительно — пришел, несмотря на то, что через два дня — 27-го декабря у него концерт в Большом зале консерватории, где ему предстояло впервые играть h-moll’ную Сонату Шопена! Мы сели за стол, стоящий в центре зала, поговорили, никуда не торопясь; он спрашивал, играю ли я что-нибудь Эйгеса и что собой представляет эта музыка. Почему-то поинтересовался моим отношением к Скрябину. Потом обошел экспозицию, тщательно рассматривая работы, и расписался в книге отзывов; рассказал о том, как был в Париже в мастерской Ларионова и как та дама, которой достались его картины, то ли не показывает их никому, то ли не продает — сейчас точно не помню; сказал о произведенном на него Ларионовым сильном впечатлении.

…А после своего концерта в артистической он, по обыкновению, осторожно осведомился:

— У Вас есть сейчас какие-нибудь дела?

Если бы они у меня даже и были, то я все равно бы сказал, что их нет.

— Подождите меня, мы вместе поедем ко мне.

Он долго не выходил; наконец, усадил нас с женой на заднее сиденье в свою машину, а сам сел с шофером. Пока мы ехали — подробно расспрашивал об институтских делах. Он был в хорошем настроении — значит, доволен концертом и хотел отметить это событие.

За столом были еще Лена (дочь Гилельса) с мужем и В. Блок (его ученик и друг) с женой. Гилельс разлил всем в бокалы вино из красивой бутылки и сказал значительно:

— Это вино — с виноградников Жорж Санд; его, наверное, пил Шопен!

Все с трепетом пригубили.

Потом, уже в кабинете, говорил о том, как дорога ему эта соната. Я спросил, по польскому ли изданию он играет.

— Да, я люблю польского Шопена, не люблю разные редакции — я хочу сам подумать!

Подарил мне пластинку, пробный экземпляр: на пустой белой этикетке его рукой было написано:

М. Равель — Павана

Игра воды

Москва, концерт — БЗК

К. Дебюсси — Образы, 1 серия

1) Отражения в воде

2) В честь Рамо

3) Движение

Прага 1973

Эмиль Гилельс

Это на одной стороне. На другой:

Запись с концерта в Праге 1973 г.

И. Стравинский

Сюита из балета Петрушка

1. Русский танец

2. У Петрушки

3. Гуляние на Масленой

Эмиль Гилельс

В июне 1979 года я получил от него по почте западногерманский проспект, посвященный пятидесятилетию со дня его первого концерта.

Как обычно, он продолжал звонить, но о себе не рассказывал ничего, хотя доходили вести о его непрекращающихся триумфах. Один только раз он сам сообщил, что называется, с места в карьер, имея в виду запись на «Дойче граммофон»:

— Гришенька, «Хаммерклавир» есть!

Отвечая на мои вопросы, держал в курсе дела — какие сонаты Бетховена «прибавил» к записанным; но однажды, когда я спросил, сколько еще осталось и скоро ли он закончит весь цикл, то услышал:

— Я не загадываю…

Голос был уставший и непривычно глухой… Нет, никакого недоброго предчувствия не шевельнулось тогда во мне…

Чтобы любить, его надо было знать

Человеком — как и музыкантом — он был ярко «очерченным», необычным во всем. Внешне производил впечатление «застегнутого на все пуговицы», неприступного и хмурого. То была, однако, необходимая защита от любопытства окружающих, от людской пошлости; он, может быть, инстинктивно, оберегал свой внутренний мир — интенсивнейшую духовную жизнь. Его суровость могла отпугнуть от него людей; но вспомним, — очень ли улыбчивым был Рахманинов? Да, опять это имя. 3. А. Прибыткова писала: «Были люди, которые, не зная Рахманинова-человека, не любили его». О Гилельсе скажу немного иначе: чтобы любить, его надо было знать.