Эмиль из Лённеберги

Случись кому-нибудь ехать по дороге в Каттхульт в конце этого праздничного дня, когда уже стало смеркаться, он, наверно, подумал бы, что повстречал вереницу серых призраков, которые, хромая, пыхтя и отдуваясь, карабкались по склону на вершину холма, где стоял хутор. И в самом деле, они были похожи на привидения в своих рубищах, эти жалкие нищие, зато они щебетали, будто жаворонки, и резвились, словно дети. Ох-хохо, ведь столько лет минуло с тех пор, как они были на праздничном пиру. Они радовались, представляя себе, как перепугается Командорша, когда вскоре вернется домой и найдет лачугу пустой, если не считать одной бедной старушки.

— Хи-хи-хи, так Командорше и надо, — сказал Юхан-Грош. — Хи-хи-хи, одна без бедняков, то-то ей будет сладко!

Довольные, они все вместе смеялись над старостихой. Потом они вошли в празднично убранную кухню Каттхульта и оторопели. А когда Эмиль зажег пять больших свечей в подсвечнике и их пламя отразилось в начищенных до блеска медных тазах, а посуда засверкала и засияла на свету, все затихли, а Дурень-Юкке даже подумал, уж не угодил ли он прямо на небеса.

— Гляньте-ка, здесь свечи и вечное блаженство, — сказал он и заплакал, потому что плакал теперь Юкке и в радости, и в горе.

Но Эмиль сказал:

— Будем пировать!

И праздник начался. Эмиль, Альфред и маленькая Ида принялись таскать из кладовой все, что только могли унести. И я хочу рассказать тебе, что они поставили на стол.

Блюдо с пальтами.

Блюдо со свиной колбасой.

Блюдо со свиным студнем.

Блюдо с печеночным паштетом.

Блюдо с жареной колбасой.

Блюдо с котлетами.

Блюдо с телячьими фрикадельками.

Блюдо с копченой грудинкой.

Блюдо с крупяной колбасой.

Блюдо с картофельной колбасой.

Блюдо с селедочным салатом.

Блюдо с солониной.

Блюдо с присоленным говяжьим языком.

Блюдо с большим рождественским окороком.

Блюдо с головкой рождественского сыра.

Блюдо с белым хлебом.

Блюдо со сладкими хлебцами на патоке.

Блюдо с ржаным хлебом.

Кувшин можжевелового кваса.

Кувшин с молоком.

Миску рисовой каши.

Поднос с сырными лепешками.

Вазу с черносливом.

Блюдо с яблочным пирогом.

Вазу со взбитыми сливками.

Вазу с клубничным вареньем.

Вазу с имбирными грушами.

Запеченного целиком молочного поросенка, украшенного сахарной глазурью.

Вот, кажется, и все. Я могла забыть три, ну от силы четыре, самое большее пять блюд, но остальное я все перечислила.

Они сидели за столом, эти старички и старушки из богадельни, и терпеливо ждали, пока все принесут. При виде каждого нового блюда их глаза разгорались все сильнее.

Наконец Эмиль пригласил их:

— Пожалуйста, налетайте!

И они принялись уплетать угощение так, что только за ушами трещало.

Альфред, Эмиль и маленькая Ида тоже сидели за столом. Но Ида съела всего несколько фрикаделек. Она все думала, уж не новая ли это проделка Эмиля, на самом деле. Она вдруг вспомнила: ой, и верно, ведь завтра утром к ним в Каттхульт на третий день праздника приедут в гости родственники из Ингаторпа! А тут вся праздничная еда исчезала прямо на глазах! Она слышала, как за столом хрустели, грызли, причмокивали и глотали. Казалось, стая хищных зверей набросилась на миски, блюда и подносы. Маленькая Ида понимала, что так жадно едят лишь изголодавшиеся люди, но это все равно было ужасно. Она дернула Эмиля за рукав и зашептала ему на ухо, чтобы никто не услышал:

— Ты уверен, что опять не напроказничал? Вспомни-ка, ведь завтра к нам приедут гости из Ингаторпа!

— Они и так толстые, хватит с них! — спокойно ответил Эмиль. — Куда лучше, если еда достанется тому, кому она и вправду нужна.

Но все же он немного испугался, так как, судя по всему, к концу пиршества не останется и пол-пальта. То, чего гости не могли съесть, они распихивали по карманам и сумам, блюда и миски опустошались в мгновение ока.

— Ну вот, я слопал грудинку, — вымолвил Калле-Лопата, дожевывая последний кусочек.

— А я слопала селедочный салат, — сказала Пройдоха-Фия.

Они говорили «слопал», «слопала», и это значило, что они съели все до крошки и что на блюде было пусто.

— Теперь мы слопали все дочиста, — сказал в конце концов Придурок-Никлас, и правдивее этих слов он никогда в жизни не произносил.

Вот почему это пиршество прославилось на долгие времена как «великое опустошение Каттхульта», и о нем, к твоему сведению, долго не прекращались толки как в Лённеберге, так и в других приходах.

Лишь одно блюдо оставалось нетронутым — целиком запеченный молочный поросенок. Он лежал на столе и печально глядел своими сахарными квадратиками вместо глаз.

— Чур меня, нечистая сила, упаси и помилуй! Поросенок похож на крошечное привидение, — сказала Пройдоха-Фия. — Я и прикоснуться к нему боюсь.

Ни разу в жизни не пришлось ей видеть запеченного целиком молочного поросенка, да и другим беднякам тоже не выпадало такого случая. Поэтому-то и оробели они перед ним и даже не дотронулись до него.

— У вас случайно не осталось больше колбасы? — спросил Калле-Лопата, когда все блюда были уже пусты.