Выйдя из ванной, я не нахожу Эмиля в комнате. Дочка повторяет стишок, измеряя коридор небольшими шагами.
— Мам, я все, — выдыхает, протягивая мне книжку. — Ты подержи, я тебе расскажу и спать. Глаза слипаются.
Улыбаясь, приобнимаю дочь, прижимаю к себе.
— Давай.
Буквально через двадцать минут Эмилия засыпает в своей кровати. Глажу ее по голове, целую в висок, мысленно подмечая, что она сильно похожа на своего отца. Характер, внешность… Манера общения (временами).
Бестужев в своем кабинете. Я слышу его голос, резко останавливаюсь у двери. Пытаюсь сообразить, о чем идет речь, но до меня ничего не доходит.
— Ты уверен? — рявкает он. — Информация не может быть ложной?
Интересно, о чем идет речь.
— Да не знаю я! Но… Знаешь, в принципе ожидаемо. Человеку важен сын. А на дочь он давно наплевал. Никогда не интересовался. Можно сказать, когда-то продал ее.
Я без стука захожу внутрь и, взглянув в лицо Эмиля, хмурюсь. Бестужев прощается со своим невидимым собеседником и бросает телефон в сторону.
— Что происходит?
— Ничего интересного, — отводит взгляд. И его это действие отчетливо дает понять: разговор касался меня.
— Расскажешь или мне пытать тебя?
Эмиль усмехается, хлопая ладонью по своему бедру.
— Иди ко мне, — и это не приказ, а просто просьба. Смягчился, значит, мерзавец? Пожалел о своих словах? — Расскажу.
Выдохнув, сажусь на край стола, но Эмиль хватает меня за руку, притягивает к себе. Располагает на своих коленях.
— Не переходи границы…
— Их давно нет, — горячо шепчет мне в губы.
— Ты установил четкую границу между мной и тобой, когда начал угрожать мне дочерью, которую я воспитывала одна и пыталась защитить от всех на свете. Ты начал качать свои гребаные права, на которые я плевать хотела!
— Чшшш, не заводись, Волчонок. Я не хочу ссориться. Прости… Я уже пожалел. Но иногда ты можешь вывести человека из себя и заставить сказать необдуманные слова.
— Это ты… Можешь необдуманные слова говорить. Где же ты потерял свою сдержанность? Так хвалил себя… Что ты гораздо разумнее меня.
— Это было давно, — очередная усмешка и легкий поцелуй в шею.
— С кем ты по телефону разговаривал?
— Со знакомым.
— И дело касалось меня, верно?
— Арин, это не очень приятная тема. Ты уверена, что…
— Я хочу знать все, что относится ко мне, Эмиль.
Бестужев вздыхает. Поднимает на меня глаза, смотрит пристально.
— У твоего отца есть сын, Арина. Ему почти восемнадцать. Ну и, соответственно, женщина… Кстати, живет он с ней давно. Ты знала что-нибудь?
— Нет, — удивляюсь я. Даже отстраняюсь слегка и внимательно изучаю лицо Эмиля. Чтобы понять, не шутит ли он. — Ты серьезно? Брат… Женщина? Ничего подобного не слышала. И вообще… Черт!
Тру рукой подбородок. Усмехаюсь. Нет, это какая-то странная информация.
— У пацана проблемы. Он увлекается не очень хорошими веществами, Волчонок. Такими шагами скоро или сдохнет, или же попадет за решетку.
С каждым словом я испытываю все больший шок. Распахиваю глаза, приоткрываю рот, но сказать ничего нормального не могу. Это просто невозможно…
— Мы с отцом никогда не были близки… Точнее, были, но до того времени, пока он не стал настаивать на браке с Салтыковым. Знаешь, за последние несколько лет я даже задумывалась над тем, что, возможно, он вообще мне не родной. Разве родные так поступают? Я никогда не заставлю своих детей жениться на тех, кого они не хотят в своей жизни…
— Как мне нравятся твои слова, — хрипло смеется Эмиль.
— Не поняла. Какие слова? Я тут о чем, а ты…
— Своих детей. Именно так ты сказала, Арина. Насчет твоего отца. Я тоже так думал, но, к сожалению, он тебе родной. Извини, конечно, за прямолинейность и резкость, но это так. Он перевел один из своих домов на имя того парнишки, который хочет продать его… Я вот думаю… Может, позвонишь отцу и расскажешь о планах его сынишки, которого он так ценит? А тебя вообще не считает своей. Они с Салтыковыми сегодня были на открытии какого-то их общего маркета. Поверь, ты сделаешь своему папе очень крутой подарок — заставишь снять розовые очки с глаз.
— С удовольствием сделаю, — киваю. — Дай мне свой телефон. Будет еще круче, если он увидит, что я звоню с твоего номера. Отец века, ей-богу.
Глава 27
Сын… Значит, поэтому отцу всегда было плевать на меня? Ну да… Зачем я ему, если крутой сынишка есть и женщина любимая? До меня просто нет дела.
Я же не рядом с ним, не поддерживаю его. Потому что никогда не видела той же поддержки от него. После смерти мамы он просто стал эгоистом. Значит… Так, стоп. Мамы нет около тринадцати лет, а сыну-то восемнадцать… Это что вообще… Он что, изменял маме?