«Я вернулась с побережья как раз вовремя, чтобы увидеть ее в последний день перед закрытием выставки, — писала Илзи. — И на ней изображена ты, Эмили. Да, ты. Тот старый портрет, который он сделал много лет назад, только завершенный и приукрашенный, ну тот, из-за которого ты так злилась на твою тетю Нэнси, когда она оставила его у себя, помнишь? Так что ты теперь улыбаешься с холста Тедди. Критики наговорили немало всего на своем профессиональном жаргоне о красках, и о технике, и „восприятии“. А один сказал: „Улыбка девушки на этом портрете будет так же знаменита, как улыбка Моны Лизы“. Я сама сто раз видела эту улыбку на твоем лице, Эмили — когда ты смотрела на то незримое, что называла своей
Эмили не совсем понимала, «какое это чувство». Но она, несомненно, была немного сердита на Тедди. Какое право имел он, презревший ее любовь и равнодушно отвергнувший ее дружбу, нарисовать ее лицо, ее душу, ее тайные видения… и выставить на всеобщее обозрение? Конечно, он говорил ей в детстве, что собирается так поступить… и она тогда согласилась. Но с тех пор все изменилось. Все.
Ну, а как же быть с рассказом, продолжения которого так хотела тетя Элизабет — такая же ненасытная, как Оливер Твист
[54]. Придется написать еще одно продолжение… И вдруг в голову Эмили пришла чудесная идея. Что, если она вместо серии рассказов напишет книгу? Не такую, как «Продавец снов», разумеется. Вернуть былое вдохновение уже невозможно. Но Эмили мгновенно мысленно увидела новую книгу — увидела целиком остроумную искрометную человеческую комедию. Она сбежала вниз к тете Элизабет.— Тетечка, как вы отнесетесь к тому, что я начну писать для вас книгу об Апплгатах — тех людях, о которых говорится в моем рассказе? Писать только для вас, по главе каждый день.
Тетя Элизабет постаралась скрыть свой живой интерес к этому предложению.
— Что ж, напиши, если хочешь. Я была бы не прочь послушать о них. Только, пожалуйста, не вставляй в свою книгу никого из наших соседей!
Эмили не вставила никого из соседей, да ей это было и не нужно. Персонажи в изобилии рождались в ее воображении, требуя для себя имени и места на страницах ее рукописи. Они смеялись, и смотрели со злостью, и плакали, и танцевали, и даже немного влюблялись. Тетя Элизабет отнеслась к этому терпимо, полагая, что невозможно написать роман без «чуточки любви». Каждый вечер Эмили читала очередную главу. Тетя Лоря и кузен Джимми получили возможность слушать ее вместе с тетей Элизабет. Кузен Джимми был в восторге. Он не сомневался, что это самая замечательная история из всех когда-либо написанных.
— Я снова чувствую себя молодым, когда слушаю тебя, — сказал он.
— Иногда мне хочется смеяться, а иногда плакать, — призналась тетя Лора. — Когда я ложусь спать, мне трудно уснуть: я все думаю, что случится с Апплгатами в следующей главе.
— Неплохо, — признала тетя Элизабет. — Только я хотела бы, чтобы ты вычеркнула то, что там сказано о жирных кухонных полотенцах
— Щепки должны отчего-то загореться, — сказал кузен Джимми. —
— А мне не нравится
— Мелкий умишко, — заметила тетя Элизабет.
— А я терпеть не могу старого
— Или исправится, — милосердно предположила тетя Лора.
— Нет, нет, Эмили, не давай ему исправиться, — сказал кузен Джимми встревоженно. — Убей его сразу, если это необходимо, но не исправляй его. Зато я хотел бы, чтобы ты изменила цвет глаз
— Но я не могу их изменить. Они зеленые, — запротестовала Эмили.