Эмиссары любви. Новые Дети говорят с миром

Вот тогда-то я впервые и заметил его. Он сидел на полу, в переднем ряду, спокойно сложив руки перед собой. Его не было здесь до перерыва, но главное даже не в этом, а в том, как он вообще тут оказался, — вот что меня заинтересовало. Мне были знакомы люди, что сидели по обе стороны от этого мальчика, и было ясно, что он пришел не с ними. Скорее всего, где-то здесь в комнате и его родители, хотя по виду он был сам по себе и притом явно чувствовал себя вполне комфортно. Он словно ловил каждое сказанное мной слово — по крайней мере, у меня было такое впечатление, — не ерзал и не вертел головой по сторонам, чего вполне можно было ожидать от мальчишки лет десяти. Темные волосы падали ему на глаза, на лице была широкая и ясная улыбка. За все то время, пока я продолжал говорить, эта улыбка не сходила с его лица.

Но было что-то еще в его глазах, совсем не мальчишеских. Я бы сказал, такие глаза, наверное, должны быть у мудреца, который выбрался на белый свет из своей гималайской пещеры, глубокие и таинственные. Но, как бы то ни было и что бы там я ни чувствовал, передо мной сидел мальчик, очень внимательный, и эта внимательность сразу же заворожила меня.

Хотя я старался не терять чувства аудитории, вскоре я поймал себя на том, что обращаюсь непосредственно к нему, словно он единственный сидел в комнате. Мой взгляд время от времени пробегал по лицам собравшихся, но всякий раз останавливался на нем, и мне почему-то было очень приятно, что он здесь. Его одежда, кстати сказать, была странноватой, даже учитывая то, как были одеты все остальные. Джинсовая рубашка на кнопках была явно неглаженой, а штаны определенно коротковаты для его роста. Тот факт, что обуви не было вообще, можно и опустить — в конце-концов, это Мэрин-Каунти, а тут принято обувь оставлять у входа. Его присутствие делало атмосферу происходящего еще более фантастичной — учитывая же все остальное, это было просто замечательно.

Так что, когда вечер закончился, я поспешно стал протискиваться к выходу. Мне совсем не хотелось, чтобы он ушел, а мы так и не познакомились, и я не успею спросить у него… я и сам толком не знал, о чем таком хотелось его спросить. Дело даже было не в вопросах, мне просто хотелось еще раз заглянуть в его глаза и увидеть в них… Может быть, увидеть то, зачем все-таки он пришел на мой вечер. Неплохо было бы увидеть и его родителей — не то чтобы это было особенно важно, но все-таки, что ни говори, ситуация была необычной. Впрочем, не более необычной, чем мой необъяснимый интерес к какому-то незнакомому мальчишке, которому случилось усесться на переднем ряду во время одного из моих вечеров. Может, на самом деле и не было ничего такого, просто у меня разыгралось воображение? А вдруг что-то было, и его глаза действительно говорили о чем-то глубоком и подлинном на языке, который иначе как глазами и не поймешь?

Подходили люди, благодарили меня за вечер. Я старался сосредоточиться на их словах, чтобы не ответить невпопад, но слова эти казались такими далекими, словно вчерашний сон, почти забытый и вообще не интересный. Мне нужен был тот мальчик, пусть даже я сам не мог понять, почему так важно было поговорить с ним.

— Привет… и спасибо за то, что позволили мне побыть рядом с вами сегодня.

Голос этот прозвучал откуда-то слева от меня, и кто-то легонько коснулся моей руки. Я обернулся — и вот снова передо мной тот же проницательный взгляд глубоких глаз. Я успел подметить также, что говорил он с легким акцентом, похожим на русский или балканский, но определенно восточно-европейским.

— Спасибо за теплые слова, — сказал я в ответ, стараясь прийти в себя оттого, что он так неожиданно оказался рядом. — Рад, что тебе понравилось… хотя не ожидал, что это может быть интересно… в твоем возрасте.

— Почему? — спросил он, и вопрос этот прозвучал так непринужденно, будто его самого смутило, почему же это может быть не интересно все то, о чем я только что говорил.

И я тут же понял, что он — настоящая загадка, а никакая не игра воображения, и не напрасно мне так хотелось весь вечер познакомиться с ним поближе. Я снова обвел глазами гостиную в надежде увидеть кого-то из взрослых, кто смотрит в нашу сторону, и пытаясь отгадать, кто же его родители. Но пока никто на нас не смотрел.

— Понимаешь, — наконец нашелся я, — мне кажется, что большинству подростков твоего возраста куда интереснее всякие скейтборды или компьютерные игры, чем беседы на духовные темы. А, кстати, можно спросить — тебе сколько лет?

— Десять… меня зовут Марко.

— Приятно познакомиться, Марко… это был мой следующий вопрос.

— Так почему же все-таки большинству детей не интересно говорить о Боге?

И снова прямота этого вопроса меня обезоружила. Отступать было некуда. Я внезапно понял, что тут не выйдет просто наговорить ему каких-то общих фраз или посюсюкать — надо же, такой умненький мальчик, чем интересуется. Видно было по всему, что эта тема серьезно его беспокоила и ему нужен был серьезный ответ, а не общие фразы. Но только что я мог ему сказать в ответ?