ЭММА

Точно. Приду домой и буду спать, хватит с меня этих глупых несуразных приключений.

Саша достал, звонит бесконечно. Я не возьму трубку, пусть сам приедет со своего не обитаемого нормальными людьми острова. Я снова расстроена и в религии, и в людях. Что же произошло с Ашшур? Прошло 13 дней, и я очень волнуюсь. Телефон не отвечает. Набравшись смелости, я еду к ней. Дверь опечатана. Странно, мне уже это не нравится. Я звоню к ее соседке и спрашиваю об Ашшур. На что она мне еще более странным образом отвечает вопросами на вопросы:

– Вы ее родственница? Как звали эту женщину? Ее никто не видел, не знаю, как ходила в магазин за продуктами. Никогда не выходила из квартиры, и вообще никто не помнит, как и когда она там появилась. Приехала скорая к ней на днях, а она выпрыгнула из окна, насмерть.

Я благодарю соседку за ответ, а сама в полном недоумении иду и размышляю. Если мыслить мистически, то она богиня, демон или ангел, показавшая мне волшебство и ушедшая внезапно из жизни.

А если логически мыслить, то я нафантазировала ее и все свои прошлые жизни, похоже, перечитала истории. Но почему тогда другие люди ее тоже видели? Но я в упор не помню, кто о ней рассказал, кто посоветовал пойти на сеанс. Сейчас такое ощущение, будто она сама сидела в парикмахерском кресле и рекомендовала себя. Но так же не может быть.

А может, я вообще сейчас лежу в психбольнице, и добрый психиатр, как во всех триллерах приводит меня к этому выводу, и моя шизофрения сейчас пройдет.

А самый логичный вывод, что она сама сбежала из психушки и решила почувствовать себя врачом, арендовав квартиру и пудря мне мозги тем, что, возможно, ей рассказывали врачи. Тогда понятно, откуда мне мерещится ее лицо в клиентском кресле. Я уже ничему не удивлюсь.

Да и правду никогда не узнаю. Мне жаль ее, кем бы она ни была.

* * *

Я сижу, поминаю Ашшур рюмкой водки с отчимом и мамой. Я сказала им, что подруга умерла, что она была такая же шизанутая, как и я. Меня они теперь только так называют после бритья налысо, конечно, одной рюмкой не обошлось, и я выпила уже 4. Мы, кажется, пропили сегодня всю мою зарплату. Зато в кругу семьи. Когда б еще я так сидела. Курю одну за другой, пью и отдыхаю, расслабляюсь. Мне плевать, что будет завтра.

Опять ОН! Саша уже просто бесит, он и на том свете достанет. Я ухожу в свою комнату с застолья и беру трубку.

– Елена, нам надо встретиться, – начинает он.

Но я обрываю фразой:

– Встретимся, в другой жизни! – и бросаю трубку.

А что, отличная идея! Может, там он не будет женатым вождем, алчным мужем, неандертальцем, монахом с предрассудками, а будет нормальным мужиком! Умру сейчас, и в следующей жизни попробуем сойтись снова, ведь судьба однозначно нас сведет.

Я достаю из шкафа ремень и иду в туалет. Цепляю ремень на турник, который отец моего отчима повесил в туалете еще в советское время, и крепко стягиваю вокруг шеи. Еще пару минут – и мои земные страдания закончатся. Я помню это прекрасное чувство после смерти. Становится легко и свободно…

Глава 16

– Доча! Доча! Что ты наделала! – слышу я рыдания и крики матери. – Вот горе! Ой!

Но почему я еще не вышла из тела?! Понятно. Мама помешала. Они с отчимом срезали ремень, и она сделала искусственное дыхание.

– Доча, родненькая, что ж ты делаешь, мы думали, ты умерла, зачем ты так? – все не успокаиваясь, причитает мама. – Тебе пить нельзя эту дрянь, у тебя белочка, – продолжает она. Отчим, видя эту сцену, ушел на кухню: видимо, дальше пить.

«А тебе можно?» – подумала я, но ничего не сказала.

– Ой, если б почтальон не пришел с письмом, померла бы ты, я бы не успела.

– Какое письмо? – спрашиваю я с быстро бьющимся сердцем. Сейчас вот отчетливо чувствую, что жива.

– Заказное. Тебе. Я расписалась. С островов каких-то, – продолжает она. – А я дверь закрываю за почтальоншей и вижу, как ты тут висишь, – мама уже в истерике, как в той, в которой меня откачивала.

А я, кажется, сейчас умру от разрыва сердца. Слезы наворачиваются на глаза то ли от радости, то ли от печали. Саша написал, он ответил мне!

– Мам, ты не переживай! Я больше так не буду! – говорю я и обнимаю ее. – Дай письмо.

– Никаких глупостей больше, – говорит она, – ты у меня одна, и я люблю тебя! Прости, что я такая плохая… – и снова начинает плакать.

– Я тоже тебя люблю, мам, – отвечаю я. И понимаю, что действительно люблю это курносое, худое, пьяненькое создание, которое дало мне жизнь. Какой бы она ни была, но все же мать.

И она от этих слов становится веселее и идет на кухню, грозя мне пальцем.

А я иду в комнату и вскрываю письмо: