Эмма

Слово «домой» явно принесло его отцу невероятное удовольствие. Эмма сразу поняла, что Фрэнк Черчилль отлично знает, как понравиться другим. С каждой новой фразой ее догадка подтверждалась. Он рассказывал, как сильно ему понравился Рэндаллс, как восхитительно обставлен дом, что он совсем не кажется ему слишком малым, восторгался его расположением, дорогой до Хайбери, самим Хайбери, а еще больше Хартфилдом, и даже признался, что родной край – как не способен на то никакой другой – всегда вызывал у него любопытство и желание его посетить. Эмму это немного насторожило: раз так, то почему он не поддался этому прекрасному желанию раньше? Но даже если Фрэнк Черчилль и приукрасил свою речь, то сделал это наиприятнейшим образом, не вызвав никакого отвращения. В его словах не прозвучало ни фальши, ни наигранности. Он и впрямь говорил и выглядел как человек, который искренне наслаждается всем вокруг.

Поначалу их разговор касался исключительно общих тем, присущих первому знакомству. Он поддерживал беседу вопросами: «Ездите ли вы верхом? Хороши ли здесь места для подобных прогулок? А для пеших?.. Много ли у вас соседей? Наверное, в Хайбери прекрасное общество? По пути я заметил несколько премилых домов… А балы? Дают ли здесь балы? Любят ли музыку?»

Удовлетворив свое любопытство и узнав собеседницу получше, он улучил момент, пока их отцы были заняты беседой, чтобы осыпать восторженными похвалами свою мачеху. В его словах звучало такое глубокое восхищение, столько благодарности за счастье, подаренное его отцу, и за теплый прием, оказанный ему самому, что Эмма лишний раз убедилась: понравиться он умеет и к тому же, по всей видимости, старается угодить ей. Он охотно и вполне заслуженно хвалил миссис Уэстон, хотя и не мог еще знать всех ее достоинств. Фрэнк Черчилль понимал, что именно придется Эмме по душе, и действовал наверняка.

– Брак моего отца, – говорил он, – это мудрейший поступок, и все его друзья, я уверен, за него рады. Я в вечном долгу у семейства, которое подарило ему такое счастье.

Казалось, еще немного, и он поблагодарит за добродетели мачехи саму Эмму, но все же, очевидно, молодой человек еще не забыл, что это мисс Тейлор воспитала мисс Вудхаус, а не наоборот. И наконец, словно решив высказать сегодня все возможные комплименты в сторону миссис Уэстон, он заявил, что был глубоко поражен тем, как она молода и красива.

– К изысканным и приятным манерам я был готов, – сказал он, – но, должен признать, с учетом всех обстоятельств рассчитывал увидеть вполне симпатичную даму определенных лет. Я даже не подозревал, что миссис Уэстон окажется такой хорошенькой молоденькой женщиной.

– Лично я вечно готова слушать обо всех совершенствах миссис Уэстон, – отозвалась Эмма. – Предположи вы, что ей восемнадцать, я бы только порадовалась, а вот ей самой такой выбор слов наверняка не понравится. Смотрите ей не скажите, что называете ее хорошенькой да молоденькой.

– Надеюсь, здравый смысл меня от этого убережет, – сказал он и, почтительно поклонившись, добавил: – Поверьте, я хорошо понимаю, кого и в каких выражениях хвалить в разговорах с миссис Уэстон, чтобы мои комплименты не сочли неуместными.

Эмме стало любопытно: а приходило ли ему на ум то подозрение, овладевшее ее мыслями? Задумывался ли он о том, чего могут ожидать другие от их знакомства? И что же значат его комплименты: согласие с чужими надеждами или полное ими пренебрежение? Правильно растолковать его поведение она сможет, лишь узнав поближе, а пока что Эмма была уверена лишь в одном – держится он весьма любезно.

Зато о чем думал мистер Уэстон, сомневаться не приходилось. Он то и дело счастливо на них поглядывал, а отвернувшись, наверняка старался услышать их разговор.

Как удачно, что от подобного рода мыслей, а также от всяческой проницательности и подозрительности был совершенно освобожден разум ее отца. К счастью, он браков не только не одобрял, но и не умел предвидеть. Выступая против любой надвигающейся свадьбы, мистер Вудхаус, впрочем, заранее о ней никогда не догадывался. Он, казалось, просто не мог позволить себе думать о рассудке двух людей столь дурно, чтобы предположить, что они могут пожениться, пока в один прекрасный день против них не выдвигались весомые доказательства в виде помолвки. Эмма благодарила провидение за сию благоприятную слепоту. Не строя никаких неприятных догадок, не видя в госте никакой угрозы, он мог теперь спокойно дать волю свойственным ему добродушию и любезности, заботливо расспрашивая мистера Фрэнка Черчилля о его неблизкой дороге, сокрушаясь об ужасно неприятной необходимости проводить в пути целых две ночи и выражая искреннее желание удостовериться, что он и в самом деле не подхватил простуды, напомнив, однако, что до завтрашнего утра не стоит терять бдительности.