Эмма

– Харриет, ну какого достоинства или утонченности можно требовать от школьной учительницы? Рискну предположить, что мисс Нэш станет завидовать вам только потому, что вам сделали предложение. Даже такой поклонник в ее глазах выглядит ценным приобретением. Однако она и не догадывается о том, что вам суждено иное. Внимание известной вам особы вряд ли стало уже предметом всеобщего обсуждения в Хайбери. Поэтому я полагаю, что мы с вами единственные, кто понимает значение его взглядов и поведения.

Харриет зарделась, улыбнулась и пролепетала: ей странно, что некоторые так хорошо к ней относятся. Мысль о мистере Элтоне, несомненно, подбодрила ее; но все же спустя некоторое время в ее нежном сердечке вновь загорелась жалость к отвергнутому мистеру Мартину.

– Теперь он получил мое письмо, – тихо сказала она. – Интересно, что они все сейчас делают? Знают ли его сестры? Если он несчастен, они тоже будут несчастны. Я надеюсь, он не очень расстроится.

– Давайте подумаем о тех наших отсутствующих друзьях, кто занят более приятными делами! – воскликнула Эмма. – Может быть, именно сейчас, сию минуту, мистер Элтон показывает картину своей матери и сестрам, рассказывает, насколько оригинал красивее портрета, и после того, как его пять или шесть раз попросят, согласится назвать им ваше имя, столь дорогое его сердцу.

– Мой портрет? Но он ведь оставил его на Бонд-стрит.

– Если бы так! Тогда я ничего не понимаю в характере мистера Элтона. Нет, моя милая скромница, уверяю вас, что рисунок не окажется на Бонд-стрит до завтрашнего утра, когда он оседлает свою лошадь. На сегодняшний вечер ваш портрет – его утешение, его единственная отрада. Портрет поможет мистеру Элтону раскрыть свои намерения перед родней; посредством этого рисунка он как бы вводит вас в их круг, возбуждая в каждом из своих родственников приятнейшие чувства, свойственные человеческой природе: живое любопытство и теплое предрасположение. Как им сейчас весело, как живо они обсуждают предстоящие события, сколько радужных надежд и новых, радостных мыслей зарождается в их головах!

Харриет снова улыбнулась и перестала грустить.

Глава 8

На ночь Харриет осталась в Хартфилде. В последние недели она проводила здесь большую половину своего времени; ей даже отвели собственную спальню; Эмма сочла, что во всех отношениях спокойнее и приятнее будет, сколько возможно, держать ее при себе. На следующее утро Харриет обязана была час или два провести у миссис Годдард, однако потом Эмма ждала ее обратно; в Хартфилде ей предстояло провести, как обычно, несколько дней.

Пока ее не было, зашел мистер Найтли и некоторое время посидел с мистером Вудхаусом и Эммой, пока мистер Вудхаус, который еще раньше вознамерился выйти прогуляться, не уступил настоянию дочери и гостя – оба уговорили его не жертвовать своим намерением во имя гостеприимства – и скрепя сердце, расточая пространные извинения, не покинул их. Мистер Найтли, которого в Хартфилде считали совершенно за своего, в сжатых и резких выражениях преодолел нерешительность хозяина дома.

– Что ж, мистер Найтли, надеюсь, вы меня простите и не сочтете грубияном, если я воспользуюсь советом Эммы и выйду прогуляться на четверть часика. Так как солнце зашло, я полагаю, что в состоянии буду совершить три круга. Я с вами без церемоний, мистер Найтли. Нам, инвалидам, всегда кажется, будто мы обладаем некими привилегиями.

– Дорогой мой сэр, не делайте из меня чужака.

– Оставляю вам свою дочь – прекрасная замена! Эмма с удовольствием займет вас. Засим вынужден просить у вас прощения и отправляюсь на прогулку: три круга – вот мой зимний обычай.

– Вы не могли бы придумать ничего лучшего, сэр.

– Я бы попросил вас об удовольствии сопровождать меня, мистер Найтли, но я очень медленно хожу и боюсь утомить вас, кроме того, вам ведь еще предстоит долгий обратный путь домой, в Донуэлл.

– Спасибо, сэр, спасибо! Я и сам сию минуту собирался уходить. По-моему, чем скорее вы отправитесь на прогулку, тем лучше. Я подам вам пальто и открою садовую калитку.

Наконец мистер Вудхаус ушел; но мистер Найтли, вместо того чтобы немедленно последовать его примеру, снова сел и, казалось, был расположен еще поболтать. Он завел речь о Харриет, причем отзывался о ней самым благоприятным образом – Эмме еще не доводилось слышать от него похвал в адрес своей подружки.

– Я не в состоянии так, как вы, восхищаться ее красотой, – сказал он, – но она премиленькое создание, да и нрава самого похвального. Ее характер всецело зависит от общества, в котором она вращается; однако не сомневаюсь, что в хороших руках из нее выйдет достойная женщина.

– Я рада, что вы так думаете. Надеюсь, тут и хорошие руки не понадобятся.

– Полно, – возразил он. – Вы напрашиваетесь на комплимент, и потому вот вам: вы улучшили ее. Вы излечили ее от манеры глупо хихикать в ответ на любое замечание; она действительно делает вам честь.

– Благодарю вас. Я бы очень огорчилась, если бы узнала, что оказалась для нее бесполезна; однако мои заслуги в основном остаются незамеченными. Вот вы, например, нечасто жалуете меня похвалой.