Эмма и граф

Миссис Мортон питала слабость к своему кузену и, поскольку он был на двадцать лет ее моложе, хотела бы заменить ему мать. Но Чард не из тех, кому понравилась бы материнская опека, печально решила она вскоре после более близкого знакомства с ним. Опекать Чарда — все равно что опекать тигра, только не с желтыми, а с синими глазами.

Все гувернантки, которых они нанимали для бедной маленькой Летти, либо воображали, что влюблены в хозяина, либо боялись его до смерти.

Как поведет себя мисс Лоуренс, когда познакомится с ним? — вот в чем вопрос. Вполне вероятно, так же, как во время этой беседы. Будет сидеть тихонько за своим вышиванием, демонстрируя превосходные манеры. Будем надеяться, что она и Летти воспитает так же. Пока все представления девочки о хорошем поведении — это подражание поварихе или младшему конюху!

Кэтти, няня Тиш, вошла в классную комнату с чайным подносом и застала девочку за старательным копированием очередного изречения. Кэтти тоже одобряла мисс Лоуренс. Вся прислуга пришла к единому мнению: новая гувернантка гораздо лучше всех предыдущих — вежлива со всеми, добра, но тверда с леди Летицией, бедной сироткой.

Неизящно набив рот песочным печеньем, Тиш сочла необходимым немедленно высказать пришедшую в голову мысль:

— Думаю, папа захочет поговорить с вами, чтобы составить собственное мнение. Хотя он может не беспокоиться. Я уверена, что тетя Мортон скажет ему, что «вы оказались настоящим сокровищем».

Эмма подавила улыбку от этой точной имитации кроткого тона миссис Мортон.

— Тиш, я должна сообщить тебе, что леди не подобает передразнивать собеседников или повторять каждое их слово. Я понимаю: правило, что детей должно быть видно, но не слышно, суровое, но тебе следует придерживаться его. Также неприлично говорить с полным ртом. Кроме всего прочего, вид крошек, летящих во все стороны, непривлекателен.

Замечание Эммы рассмешило Тиш. Она захихикала, проглотила печенье и сказала:

— А папе нравится, когда я передразниваю других. Он говорит, что я настоящая маленькая обезьянка. Конечно, его я не передразниваю, ну, не очень часто.

— Конечно, — ответила Эмма, рассчитывая, что на этом разговор о папе закончится. Ей казалось, что на сегодня она достаточно наслушалась о Доминике Хастингсе, и, в противоположность девочке, она надеялась, что он еще некоторое время не появится в Лаудвотере. Ее вполне устраивала компания миссис Мортон. Домом прекрасно управляли, слуги были работящими, бодрыми и скромными, а Тиш — веселым и забавным ребенком. К счастью для Эммы, девочка совсем не походила на отца — правда, и на мать тоже. Портрет Изабеллы Бомэнс кисти Томаса Лоуренса висел в гостиной. Покойная леди Чард была крупной и яркой блондинкой. Художник изобразил ее в изысканном придворном платье, в котором она была представлена принцу-регенту, тогда еще принцу Уэльскому.

На вопрос Эммы, пошла ли Тиш в мать, миссис Мортон отрицательно покачала головой.

— О нет, леди Летти по характеру настоящая Хастингс. Она ни в чем не похожа на мать, к счастью… — И как часто бывало, миссис Мортон не закончила свою мысль. Эмме оставалось удивляться про себя, почему Тиш «к счастью» не похожа на свою мать. Хорошие манеры не позволили ей задавать новые вопросы.

Потому ли, что о «папе» сегодня много говорили, или по какой-то другой причине, взбудораженная Эмма не смогла заснуть в тот вечер. Вскоре после полуночи, когда она еще бодрствовала, под ее окном на конюшенном дворе поднялся ужасный шум. Топот коней и бегущих людей, шум подъехавших экипажей возбудили любопытство Эммы. Она встала с постели и, подойдя к окну, обнаружила причину суматохи.

Во двор въехали большая карета и два почтовых экипажа. Грумы выпрягали усталых лошадей и уводили их в конюшню, рядом стояли лакеи с факелами, из почтовых экипажей вылезали мужчины. Оутвейт, главный конюх, открывал дверцу кареты.

Доминик Хастингс, пятый граф Чард, явился домой среди ночи! Ибо, несомненно, именно он стоял теперь перед склонившимся Оутвейтом и отдавал приказания слугам, разгружавшим экипажи.

Один из лакеев с факелом подошел к милорду, чтобы осветить ему дорогу в дом. Эмма не видела лица, остававшегося в тени, поскольку милорд наклонил голову, разговаривая с лакеем, и не могла судить, насколько он изменился. Только теперь она вспомнила, как он высок ростом и как широки его плечи. Кроме длинного пальто и начищенных сапог она мало что могла различить.

Вдруг, как будто почувствовав, что за ним наблюдают, он повернулся и посмотрел на окно, за которым стояла Эмма. Луна осветила его лицо. Эмма тут же отпрянула, успев увидеть, как он затряс головой, будто отгоняя видение, и прошел в дом через дверь, в которую она сама вошла две недели назад.

А Эмма не смогла заснуть до самого рассвета, пока бледный свет зари не принес ей наконец забытье.