Эмма в ночи

Вот она – спасательная шлюпка. Эбби забралась в нее, и она помогла ей выжить. Потом, время от времени из нее выпадая, думая об ожерелье и о третьем тревожном звоночке, вне всяких сомнений убедившем ее, что к исчезновению девочек причастна семья, она забиралась в нее обратно и таким образом оставалась на плаву.

«Их бы это не спасло».

Да, их бы это действительно не спасло.

Но это изречение, эта шлюпка спасла ее. Хотя ни на мгновение не принесла душевного покоя.

Когда Эбби нажала педаль газа и понеслась по подъездной дорожке, ей в глаза ударили солнечные лучи, и она мысленно обратилась к последней странице своей Библии, к последнему ее изречению, пока еще представлявшему собой белые пустые страницы. Изречению, которому требовались слова и ответы. Доктор Уинтер не удержалась от мысли, что сейчас эта глава наконец будет написана.

Три Касс

Я лежала в постели в объятиях мамы. Волосы намокли, я чувствовала, как в наволочку впитывается влага и холодеет у моей щеки. Она плакала. Рыдала.

– Ох, Кассандра! Девочка моя! Девочка моя!

Я уже говорила, что представляла этот момент целых три года. И хотя времени подготовиться у меня было много, в конечном итоге я, к своему потрясению, оказалась ни к чему не готова.

Ее тело казалось мне хрупким, я попыталась вспомнить, когда в последний раз его ощущала. После жаркой схватки в суде и решения отдать детей ей она редко баловала меня теплом физического контакта, но порой оно мне все же перепадало. В частности по праздникам, на день ее рождения и в особенности в День матери, потому что папа тогда давал ей деньги на подарки. Не помню, чтобы ее тело было таким. Острые, торчащие кости.

– Девочка моя! Господи, спасибо тебе! Спасибо тебе!

К чему я так и не приготовилась и чего даже вообразить не могла, годами размышляя о том, как вернусь домой, так это к выражению ее лица, когда она чуть меньше часа назад впервые увидела меня на парадном крыльце.

Перед тем как позвонить, я девяносто секунд простояла перед дверью. Считала их в голове, потому как занималась этим, сколько себя помнила. Отсчет секунд – а за ними минут и даже часов – у меня получался просто идеальный. Мне пришлось нажимать кнопку звонка целых четыре раза, пока до моего слуха донесся грохот шагов, спускающихся со второго этажа по массивной деревянной лестнице. Мы живем в доме размером больше среднего, хотя даже средний в этом районе стоит больше миллиона долларов. Наш был возведен в 1950-х годах в традиционном белом колониальном стиле, с тремя пристройками, включая крыльцо, а потом несколько раз перестраивался. После нашего исчезновения мистер Мартин внес новые усовершенствования – там, где раньше был палисадник, я увидела застекленную террасу и кабинет. У нас также есть участок в пять акров, крытый бассейн, теннисный корт, а вокруг густой лес, в котором вполне можно заблудиться. Земля здесь стоит очень дорого. И хотя дом был достаточно маленький, чтобы я услышала шаги матери, спускающейся по лестнице, ступени, по которым она шагала, располагались в весьма роскошном объекте недвижимости. Она не преминула бы мне на это указать.

Когда я услышала щелчок замка, у меня будто из-под ног ушла земля. В эту дверь мне приходилось входить и выходить тысячу раз – за спиной Эммы, чтобы найти Эмму, чтобы позвать Эмму. Когда створка медленно приоткрылась, каждое выражение, которое принимало ее лицо под влиянием настроения, погоды и возраста, встало у меня перед глазами немым предупреждением. Я чуть было не позвала сестру. Ее имя вертелось у меня на языке. Эмма. Мне очень хотелось упасть на колени, закрыть руками лицо и спрятаться за нее, как я часто делала в детстве. Мне казалось, что без нее я не смогу сделать того, что должна. Но потом увидела в проеме первую прядку маминых волос, лики Эммы исчезли, и на меня снизошел покой. Миссис Мартин куталась в шелковый халат. Шевелюра после беспокойного сна спуталась, под нижними веками застыла широкая полоска теней для глаз.

– Чем могу быть полезна? – задала она вопрос, сдобрив гору своего раздражения маленькой вершинкой вежливости.

Было воскресенье, шесть часов утра.

Она смотрела на меня, изучая лицо, глаза, тело. Я не думала, что так уж изменилась. Мой размер одежды остался тем же, что и раньше, – и брюк, и рубашек, даже бюстгальтера. Все те же светло-карие волосы, теперь спускающиеся ниже плеч. То же угловатое лицо и изогнутые дуги густых бровей. Глядя в зеркало, я по-прежнему видела себя. Но дело, надо полагать, в том и заключается, что мы меняемся настолько медленно, по чуть-чуть каждый день, что даже этого не замечаем. Подобно лягушке, которая сидит в воде до тех пор, пока вода не закипит и она не умрет.

Я не была готова к тому, что мама меня не узнает – за все эти годы такой вариант мне даже в голову не приходил.

– Это я, – прозвучал мой голос, – Касс.

Она ничего не сказала, но дернула головой, будто мои слова ударили ее в лицо.

– Касс?