Эммелина

– В Лоуэлле есть все, – яростно возразила Флорина, так нажимая на каждое слово, что, невзирая на диалект, не понять ее было нельзя. – Нелли Палмер провела в Лоуэлле два года, – продолжала она тем же тоном, намереваясь, хотя Эммелина не стала с ней спорить, до конца выдать все доводы в защиту своей точки зрения, – и вернулась с четырьмя платьями, двумя шляпками, шалью и кружевами для подвенечного наряда. И это притом, что она и домой деньги слала. Вот так!

Держать на руках малышку, которую звали Маргарет, становилось все тяжелее, да и скамейка, казалось, делалась все неудобнее. Устав от длинных излияний, Флорина не то заснула, не то забылась. А Эммелина сидела, застыв в неподвижности: стоило ей шевельнуться, крошка сразу вцеплялась в нее какой-то судорожной хваткой. И когда вечером они остановились на ночлег, продолжала держаться за Эммелину и, плача, не соглашалась ее отпускать, пока та наконец не дала слово, что ночью они будут спать на одной кровати. Ханна, по-прежнему не разговаривавшая с Флориной, услыхав о таком договоре, только сказала, что это глупо.

Ужин был очень вкусным, подали даже жаркое (Эммелина едва могла вспомнить, когда же она в прошлый раз ела мясо). Прибывшие дилижансом семеро взрослых и трое детей расположились за столом вместе с хозяевами и еще тремя путешественниками, которые собирались сразу же после трапезы, невзирая на поздний вечер, двигаться дальше, в Портленд. После ужина остающихся на ночлег провели в «помещение для гостей». Это была большая комната, футов сорок в длину. Возле стены рядком стояли кровати. Одну от другой отделял промежуток фута примерно в два, и у каждой в ногах стоял стул. В общем, голо и неуютно, но, безусловно, опрятно и чисто, как справедливо заметила Ханна. Кому где спать, решено было быстро, без лишних слов.

Флорина с двумя детьми поместилась на самой дальней кровати, рядом с ней – Эммелина и Маргарет, дальше – Ханна и Абнер, шептавшиеся до поздней ночи, чем резко отличались от своих соседей-фермеров из-под Огасты. Бывшие фермеры беспокойно ворочались и вертелись втроем на кровати, но, как и в дороге, не говорили ни слова. За ужином они кое-что о себе рассказали и теперь, вероятно, считали, что незачем тратить энергию на болтовню – разумнее поберечь ее до прибытия в Лоуэлл. На пятой, крайней, постели спал кучер. Его храп поражал своей мощью и еще больше – нерегулярностью всплесков. Почти каждый раз, когда Эммелине кое-как удавалось свыкнуться с мыслью, что она далеко от дома и лежит на опасной высоте в нескольких футах от пола, трубный раскат, раздававшийся из угла, снова и снова выводил ее из дремоты. И все же, согревшись теплом уютно устроившейся у нее под боком Маргарет, она в конце концов тоже крепко заснула.

Второй день пути дался еще тяжелее, чем первый. Синяки и натертости не прошли за ночь, и почти сразу же Эммелина почувствовала, что сидеть ей, пожалуй, больнее, чем прошлым вечером. Кроме того, утомляла по-прежнему жавшаяся к ней Маргарет. Она вела себя странно: скорее не как нуждающийся в любви ребенок, а как неразумный зверек, слепо пытающийся укрыться от опасности. Она, без сомнения, понимала речь Эммелины, сама, однако, не говорила ни слова. А когда Эммелина пыталась пошевелиться или просила ее привстать на минутку и дать хоть чуть-чуть размять ноги, вцеплялась с удвоенной силой.

– Тебе не трудно с ней, Эммелина? – спросила наконец Ханна.

– Нет, только немножко неудобно.

– Так в чем же дело? Отдай ее матери, – отчеканила Ханна, даже не сочтя нужным понизить голос.

– Да, я, наверное, так и сделаю – ненадолго.

В ответ Маргарет просто вцепилась в нее.

– Она не хочет уходить, – сказала Эммелина шепотом.

– Ничего не поделаешь. Придется.

Но Эммелине некому было объяснить это. Флорина спала, а Маргарет и не думала ослаблять хватку. Выждав немного, Ханна громко сказала:

– Послушайте, мисс! Возьмите ребенка. Моя племянница больше не может держать вашу девочку на коленях.

Флорина открыла глаза и, с трудом сдерживая слезы, пустилась в пространные извинения, сбивчиво бормоча, что у нее и в мыслях не было причинить неудобство. Ей просто казалось, что Эммелина сама с удовольствием возится с маленькой. Потом, обратясь к Маргарет, она злобно прикрикнула:

– Быстро иди сюда! И не смей больше мешать добрым леди! Маргарет даже ухом не повела, но, когда Ханна, низко склонившись к ней, строго сказала: «Сейчас же иди к маме, девочка!» – сразу вскарабкалась к матери на колени и даже не обернулась на Эммелину.

А у той впервые после отъезда из дома на глаза навернулись слезы.

– Послушай-ка, Эммелина, – тихо сказала Ханна. – В Лоуэлле – сама увидишь – очень много людей… и всегда много таких, кому хочется выклянчить помощь, хотя ты их и знать не знаешь.

– Что же с ней будет? – спросила шепотом Эммелина. – Что будет с ними со всеми? У них ведь никого в Лоуэлле, а она хочет пойти работать.

– Какая уж там работа с тремя детьми на руках? Эммелина поведала тетке о планах Флорины.