Эмоции и чувства

П. В. Симонов и сам понимает всю сложность осуществления возможности измерения эмоционального напряжения с помощью предложенной им формулы. Отсюда его оговорки:- «Разумеется, наша формула идеализирует и упрощает реальную сложность изучаемых явлений»; «Существование линейной зависимости эмоционального напряжения от величины потребности и дефицита (или прироста) информации несомненно представляет лишь частный случай реально существующих отношений. Кроме того, здесь, конечно, участвует фактор времени, индивидуальные (типологические) особенности субъекта и множество других, в том числе неизвестных факторов» (1970, с. 24; 1983, с. 139). Но в то же время Симонов пишет: «После всех оговорок и разъяснений мы будем настаивать на том, что "формула эмоций" отражает не только логические, но и количественные соотношения между эмоцией, потребностью и прагматической информацией, определяющей вероятность достижения цели (удовлетворения потребности» (1970, с. 25).

Через десять с небольшим лет под влиянием обрушившейся на него критики (Бех-тель, 1968; Додонов, 1978; Ломов, 1971; Парыгин, 1971; Путляева, 1979; Раппопорт, 1968; и др.), в которой отмечалось, что «формула эмоций» не является всеобъемлющей и количественной в строгом смысле, Симонов (1981) вынужден написать: «Разумеется, у нас нет универсальных единиц измерения потребностей, эмоций и прагматической ценности информации» (1981, с. 64).

Таким образом, «формула эмоций» не может служить для измерения степени эмоционального напряжения.

Странно, что, проводя эксперименты на людях, которые должны были подкрепить информационную теорию эмоций, Симонов совершенно игнорировал самоотчеты испытуемых и больше доверял изменению КГР и ЧСС при предъявлении испытуемым тех или иных раздражителей. Но можно ли любое изменение этих показателей непременно считать доказательством возникновения эмоции? Ведь они реагируют и на интеллектуальное напряжение, которое в экспериментах Симонова не исключается.

Пытаясь доказать недоказуемое, любым фактам он дает только те объяснения и делает из них только те выводы, которые укладываются в его «теорию». Например, ссылаясь на данные М. Ю. Кистяковской (1965), он утверждает, что удовлетворение витальных потребностей (голод, жажда) ведет к покою и дремоте младенца, а не к положительным эмоциям. Но разве первое мешает второму? И откуда известно, что у младенца при утолении голода и жажды не появляется положительный эмоциональный тон ощущений? Может быть, об этом у него можно узнать?

Не убеждают в правоте формулы и многие из «жизненных» примеров, приводимых Симоновым для подтверждения его теоретических выкладок относительно механизма появления эмоций, в частности - положительных. Например, почему при обнаружении собственного заблуждения человек должен смеяться над ним, как пи-

3.10. Информационная Теория эмоций П. 8, Симонова 07

шет автор, «с высоты только что приобретенного знания», а не досадовать? Разве шахматист, анализирующий проигранную партию и обнаруживший ошибку, весело смеется над своим промахом? Но если это и так, то это будет смех сквозь слезы.

Или другой пример с летчиками, впервые испытывающими состояние невесомости. В первые секунды им кажется, что они терпят катастрофу, но затем, поскольку они видят, что самолет не падает, у них возникает эмоция радости. Как считает Симонов, это происходит потому, что они получили сверхинформацию, что ситуация не опасна. Но причем здесь наличие прагматической информации (т. е. информации о том, как спастись) и тем более сверхинформации, если в это время летчик ничего не делал и не планировал делать, а был просто пассивным наблюдателем происходящего с ним в состоянии невесомости?

Рассматривая эту теорию, нельзя не отметить подчас вольное обращение Симонова с основными понятиями, раскрывающими его формулу, что существенно затрудняет понимание того, о чем конкретно идет речь.

Много неясного в использовании автором таких понятий, как «прагматическая информация», «прагматическая неопределенность». В одном случае это «истинный объем предстоящей деятельности» (1970, с. 65), в другом - информация о том, как удовлетворить потребность, т. е. о средствах и способах достижения цели.

«Дефицит или избыток информации» вдруг становится у него идентичным «прогнозу», хотя очевидно, что прогноз вторичен по отношению к информации. Так, утверждая, что положительные эмоции «возникают в ситуации избытка прагматической информации (т. е. информации о том, как удовлетворить потребность) по сравнению с ранее существовавшим прогнозом (при "мгновенном срезе")» (1987, с. 74), он некорректно противопоставляет информацию прогнозу. Информация, которой субъект располагает в момент возникновения потребности (Ис) у него превращается в гипотезу, достижение цели (подкрепление правильности прогноза) он рассматривает как увеличение вероятности правильности гипотезы, не указывая, что это имеет значение для будущего (для настоящего увеличение вероятности прогноза уже не имеет значения, так как потребность удовлетворена).