Эмпайр Фоллз

За ужином Тик мысленно подвела итоги. За один день ее мать чуть не протащила Тик, вдетую в рюкзак, застрявший в машине, по всей Имперской авеню; она и Кэндис Берк стали лучшими подругами; ее отец сломал руку Уолту Комо в борцовском поединке, затем подрался с полицейским и угодил в больницу, откуда его прямиком доставят в тюрьму, и, наконец, на дверях “Имперского гриля” красуется объявление “ЗАКРЫТО ВРЕМЕННО”. И это не считая всяких безобразий, случившихся ранее на неделе.

Но ведь очень скоро все опять придет в норму?

* * *

Что бы там снаружи ни подскакивало, замечает Тик, скачки не прекращаются, но теперь они ближе. И бывший “мячик” больше напоминает человеческую голову, хотя, конечно, это полная ерунда. Тик с любопытством наблюдает, обретет ли это нечто смысл либо останется бессмыслицей, и она уже готова поставить на последнее – возможно, в знак признания иррациональности мира, где люди, которых она знает, – например, ее отец – оборачиваются незнакомцами, и сам мир дает крен, и твердое превращается в жидкое, как на картинах Дали, где человеческие головы, отсоединенные от тел, несет по волнам взметаемой ветром травы, – как вдруг данная подпрыгивающая голова обретает смысл, и мир вновь кренится, хотя и не валится окончательно. Потому что голова, понимает Тик, принадлежит Джону Воссу, и подскакивала она вовсе не на воде и не на травяных волнах, но лишь на плечах парня. То, что Тик наблюдала из окна, – свойственная парню подпрыгивающая походка, и шел он издалека через все поле, потом по гравиевой дорожке, а за неровностями почвы нельзя было увидеть его тела. И лишь когда он ступает на пологий склон, где отец Тик в свое время потерял управление, сидя за рулем новенького “линкольна” миссис Уайтинг, шея парня, затем плечи, торс обретают зримые и вполне человеческие формы. Внезапно он меняет курс, исчезает за рядами автомобилей, пропадает, словно его здесь никогда и не было, и Тик начинает казаться, что у нее просто разыгралось воображение.

Но нет, лучшее доказательство того, что увиденное ею происходит в реальности, ее онемевшая левая рука.

* * *

Первое, что она сознает, когда он входит – шестнадцатилетний мальчик со свернутым продуктовым пакетом под мышкой, – каким облегчением стало для нее его исчезновение. Ей жутко стыдно, но отпираться она не будет. Стоит ей лишь взглянуть на него – голова опущена, согнутые плечи приподняты, вдобавок его непрошибаемое молчание, словно он уверен, что можно вот так войти в художественный класс и начать с того, на чем остановился, – и в голове Тик опять оживает мысль, которую она старалась игнорировать все эти дни, стесняясь поделиться ею даже с отцом: без этого парня всем только лучше.

Не то чтобы он – творец всего этого ужаса, потому что она знает, это не так. Собственно, его даже нельзя винить в том, как он обошелся со своей бабушкой. В некотором смысле Джон Восс, как Иисус, – безвинен, и тем не менее он – источник всяческого смятения. Если бы Иисус просто удалился, в Галилее все бы вернулось к норме, как вскорости произойдет и в Эмпайр Фоллз, ведь отец ей это обещал. Поэтому, когда Тик опять видит Джона – и она увидела его первой, поскольку глаз не спускала с двери в ожидании, когда та откроется, – в ней вспыхивает желание, прежде чем она успевает его погасить: пусть он снова исчезнет, и теперь уже навсегда. Умрет? Это она подразумевает? Она надеется, что нет. Никто не может желать, чтобы этот парень, этот ребенок, болтавшийся часами в мешке для грязного белья, подвешенном в стенном шкафу, прекратил свое существование. Просто – для своего же блага – ему не нужно существовать здесь, потому что “здесь” оказалось для него местом неподходящим. Она чувствует то же, что должны были чувствовать ученики Христа. Они не желали, разумеется, чтобы его распяли, но как же им, наверное, полегчало, когда могилу завалили камнем, накрепко запечатав все, что с ними произошло, дабы они смогли вернуться к ловле рыбы, в чем они знали толк, в отличие от ловли человеков. Неудивительно, что позднее они не узнали его на дороге в Эммаус. Не хотели узнавать, не более чем хочет Тик вновь впустить этого несчастного мальчика в свой мир.