Эмпайр Фоллз

– Я все еще люблю тебя, Майлз. Ты это понимаешь, да? Это единственное, чего литию у меня никогда не отнять. Ты ведь в курсе? Лекарства промывают наш мозг, и со многим становится легче мириться, но они не могут затронуть твое сердце! Не могут изменить то, что в нем уже есть, Майлз.

Она прижала его руку к своей груди, чтобы он почувствовал: она говорит правду. Теперь уже Майлзу казалось, что колокольчик в руках миссис Уайтинг звучит как пожарная сирена. Он попытался высвободить руку, но не смог из боязни опрокинуть Синди.

– Я должен идти…

– Нет, Майлз.

– Синди, – сказал он резче, чем намеревался, и наконец вырвался, и она опять сомкнула ладони на ходунках. – Синди, пожалуйста.

Ходунки пошатнулись, и он схватил Синди за запястье, то самое, которое она порезала двадцать лет назад.

– Все нормально, – сказала она, с видимым усилием подавляя эмоции. – Иди.

Вряд ли Бог есть, подумал Майлз. Его просто быть не может.

– Синди, – повторил он.

– Нет, иди. – Она отступала назад, волоча за собой ходунки. – Я в порядке.

Майлз тяжело вздохнул, а потом услышал свой голос:

– Ты не против, если я позвоню тебе на неделе?

Лицо Синди мгновенно прояснилось, и Майлз заподозрил на секунду, что до сих пор она ловко притворялась, заманивая его в ловушку.

– Правда, Майлз? Ты мне позвонишь?

Теперь главное не выдать своего раздражения.

– Почему нет? – спросил Майлз, у которого причин не звонить было больше, чем он мог сосчитать.

– О, Майлз, – она снова прикрыла ладонью рот, – милый, милый Майлз.

Милый, милый Бог.

Он едва успел добраться до раздвижной двери в патио, как она окликнула его. Ее лицо потемнело, это выражение Майлз помнил еще с тех пор, когда они были детьми, и означало оно некую страшную догадку.

– Майлз?

– Да, Синди?

– Там, во дворе? Когда ты вышел из машины? Ты остановился и с минуту стоял неподвижно. Будто… тебе хотелось убежать.

На сей раз Майлз прибег ко лжи, причем наиболее правдоподобной:

– Я вспомнил, что забыл кое-что, предназначавшееся для твоей мамы. Ты же знаешь ее – квитанции на все расходы.

Синди не спускала с него глаз.

– У меня возникла ужасная мысль, – медленно произнесла она. – Ты, заметив мою машину, понял, что я дома.

– Синди… – начал Майлз.

– Я могу смириться с тем, что ты меня не любишь, – оборвала его Синди. – Я мирюсь с этим всю мою жизнь. Но если я пойму, что ты не хочешь меня видеть…

– Мы старые друзья, – заверил Майлз. – Никуда я от тебя не убегу.

Она улыбнулась, и видно было, как борются в ней надежда и опыт, бьются на кулаках, и им вовек не одолеть друг друга. Нет, все-таки Бог есть, подумал Майлз, прощаясь. Кто бы еще сумел наслать на нас такую беду.

Вместо того чтобы размышлять о Боге, Майлзу следовало бы сосредоточиться на кошатине Тимми. Когда он приблизился к раздвижной двери, колокольчик миссис Уайтинг прекратил звонить. Это вывело Тимми из транса, ее раскатистое урчание смолкло, и в тот же миг она вытянула лапу и цапнула Майлза за тыльную сторону ладони.

– Ох, Тимми, – воскликнула Синди Уайтинг, увидев, что сделала кошка, – какая же ты таблеточка!

* * *

– Вам когда-нибудь приходило в голову, дорогой мой, что жизнь – это река? – спросила миссис Уайтинг, когда Майлз сел напротив нее в беседке.

Как обычно, задаваясь отвлеченными вопросами, старуха брала тон, предполагавший, что из ответа Майлза она не узнает ничего нового. Случается, люди думают, что им известно нечто, неведомое тебе; миссис Уайтинг же давала понять: она знает всё, чего не знаешь ты. Лишь она одна улавливала смыслы и нюансы бытия и поэтому считала своим долгом хотя бы чуть-чуть подтянуть собеседника до своего уровня.

Одета она была элегантно и даже более того, учитывая, что сидела она во дворе своего дома. Если Синди уже выглядела старообразной, то миссис Уайтинг – волосы подстрижены и уложены мастером своего дела, покрой твидового жакета и молескиновых брюк идеален, запястья сверкают украшениями, а не шрамами – выглядела как женщина достаточно любезная, чтобы пустить старость на порог, но затем все же выпроводить, предпочтя молодость. Конечно, это избавление от непрошеной гостьи совершалось медленно, постепенно; минута за минутой, час за часом, день за днем стрелки часов отсчитывали обратное время, пока результат – блистательный, разумеется – не удовлетворил миссис Уайтинг. Но в настоящую оторопь вгоняло то, что старуха излучала сексуальность, неподдельную, игривую, и Майлз понятия не имел, как ей это удается. Ее снисходительная улыбка намекала, что партнеры по сексу у нее не переводятся, не в пример Майлзу с тех пор, как от него ушла жена, о чем миссис Уайтинг было отлично известно. Словно она специально наводила справки, подумывая, а не уложить ли Майлза в свою постель, но потом отказалась от этой идеи.