Эмпириомонизм

В наиболее типичных и развитых случаях этого рода, каковы, например, часто цитируемые случаи докторов Азама, Камюсе, Мак-Ниша, дело происходит так. Вся психика больного периодически изменяется, переходя от одного состояния к другому и обратно — иногда таких различных состояний бывает и больше двух, — причем явным образом нарушается или даже прерывается прежняя ассоциативная связь психики, заменяясь новою. Иногда больной при этом совершенно теряет даже всякое воспоминание о том, что он думал, говорил и делал в предыдущем своем состоянии, — так было, например, в случае, описанном Мак-Нишем, и в одном из двух состояний Фелиды, пациентки Азама; иногда воспоминания сохраняются (другое состояние Фелиды), но пациент чувствует себя настолько психически изменившимся, что не может признавать себя за ту же самую личность, которая была перед этим. Меняется весь «характер» человека, его взгляды и манеры, и не только он сам считает себя «другим» человеком, но то же самое признают и окружающие — на основании общей картины его высказываний. Если воспоминание о предыдущей психической фазе сохраняется, то больной обозначает ее выражениями: «другой», «другой я» и т. п.; пациентка Дюфе характеризовала свое первичное (нормальное) состояние словами: «guand moi est bete». Если же предыдущая фаза совершенно забывается, а между тем это основная, «нормальная» фаза, соответствующая периоду до заболевания, то дело может доходить до того, что больному приходится заново учиться писать, читать и считать, частью даже говорить, и заново знакомиться со всей окружающей обстановкой. Так было с той американской дамой, о которой рассказывает Мак-Ниш: когда она приходила в свое «второе состояние», то знала только то, чему в этом состоянии научилась. Смена одной фазы другою происходит обыкновенно более или менее резко, иногда сразу и неожиданно, иногда после глубокого сна, иногда после своеобразного сумеречного состояния.

Как ни истолковывать подобные факты — видеть ли в них настоящую «множественность сознания» или, следуя другой гипотезе, обширные, растянутые во времени приступы истерии со значительными амнезиями, переменою органического самочувствия и т. д., — из них можно с несомненностью сделать один вывод: психическим опытом личности не исчерпывается вся сумма «переживаний», связанных с ее физиологическими процессами; за его пределами может оставаться масса различных переживаний, которые в обычных случаях бывают сравнительно изолированными и разбросанными, иногда же группируются в сложные единства, во многом аналогичные главной системе психического опыта. Эти побочные психические группировки могут даже временно вытеснять главную и вместо нее господствовать над областью высказываний, что и дает повод к представлению о «смене личностей» в упомянутых нами наблюдениях специалистов; аналогичную картину представляет также лунатизм и психоэпилепсия. В других же случаях удается наблюдать высказывания побочных психических группировок одновременно и нарядус высказываниями главного «сознания». Подобного рода факты также очень важны для вопроса о критике психического опыта, и на них следует несколько остановиться.

В экспериментах, многократно производившихся над истеричными субъектами, удавалось получать сложные, координированные, строго целесообразные высказывания в ответ на такие возбуждения, которые ни в каком случае не могли достигнуть «главного» сознания личности. Вот самые типичные примеры (из опытов П. Жанэ, Бинэ, Бабинского и др.). Пациентка, страдающая местными анестезиями, между прочим полной анестезией правой руки, помещена таким образом, что эта ее рука закрыта от нее ширмой. В руку вкладывают карандаш, складывают пальцы так, как надо для писания, и подкладывают бумагу. Так как пациентка не видит этого, а рука ее нечувствительна, то сама она ничего не знает об этом. Затем на тыльную сторону руки накладывают металлическую букву или какое-нибудь рельефное изображение, и нечувствительнаярука сама пишет карандашом эту букву или довольно точно вычерчивает изображение. При этом детали изображения воспроизводятся иногда с такой точностью, которая указывает на настоящую тактильную гиперестезию — в нечувствительной руке. В других опытах экспериментатор, помещавшийся сзади от пациентки, очень тихим голосом задавал ей вопросы в то самое время, когда ее внимание было совершенно отвлечено оживленным разговором с другими лицами; эти вопросы ни в каком случае не могли достигнуть «сознания» больной, и однако ее нечувствительная рука писала на них ответы карандашом, между тем как «сама» больная даже не знала о том, что в ее руку вложен карандаш.