Эмпириомонизм

Та связь непосредственных переживаний, которую мы находим в своем психическом опыте, — связь ассоциативная обладает своеобразным, цепным характером. Непосредственно к каждому переживанию присоединяется всегда лишь очень ограниченное число других аналогичных комплексов; но при посредстве этих других присоединяется уже гораздо большее количество еще иных комплексов, затем при посредстве тех — дальнейшие ряды переживаний и т. д. без конца. Комплекс Z может стоять вне всякого прямого отношения к комплексу А и тем не менее принадлежать к одной с ним ассоциативной цепи, связываясь с ним путем ряда промежуточных комплексов Y, X, V, U… E, D, С, В. Только таким способом система психического опыта приобретает те колоссальные размеры, какие наблюдаются в действительности.

Но вполне очевидно, что при таком строении ассоциативной системы достаточно выпасть где-нибудь одному из посредствующих звеньев — и связь нарушается, цепь разрывается. Если переживания А и С связаны при посредстве В, то они не могут оказаться в одном поле, пока В отсутствует. А комплекс В при наличии А не является в поле психического опыта при том условии, что он подвергся полной интерференции, что он уравновешен диаметрально противоположным переживанием. Таким образом, интерференция переживаний обусловливает перерыв психического поля. И А, и С как непосредственные переживания могут тогда существовать одновременно, но не вместе: одно, например, в поле сознания, а другое — «вне сознания».

На каждом шагу случается наблюдать, как ассоциативная связь обрывается и вновь восстанавливается. Ученик отвечает выученный урок; ему кажется, что он его превосходно знает, и вдруг — остановка. Ученик «забыл» все, что дальше. Учитель подсказывает всего несколько слов — и все недосказанное сразу всплывает в психике ученика. Эти несколько слов и были тем связующим звеном, которое временно выпало из ассоциативной цепи. Ученик «забыл» их; однако, если бы дать ему время «подумать», он и сам бы их «вспомнил». Очевидно, что недостающее звено не было просто уничтожено — оно «существовало», но не «переживалось». Чтобы такое сочетание понятий не было плоским противоречием, совершенно необходимо принять то, что мы признали: недостающее переживание, которое разрывает ассоциативную цепь, находится в состоянии полной интерференции, т. е. в соединении с прямо противоположным переживанием; рядом со вступлением элементов в поле сознания идет устранение совершенно тожественных элементов, и наоборот[53].

Как бы ни был ничтожен размер «интерферированного» комплекса, все равно, то, что присоединяется к полю сознания при посредстве этого комплекса, окажется вне этого поля. Величина перерыва совершенно не имеет здесь значения: ученик может «забыть» одну букву и он не в состоянии вспомнить ни того имени, которое с нее начинается, ни целой истории, которая с этим именем ассоциирована. Стоит вспомнить ему эту букву — и он вспоминает сразу все дальнейшее. При этом обыкновенно это «дальнейшее» вступает в поле сознания с такой стремительностью и в таком количестве, которые далеко превосходят предыдущее течение ассоциаций у того же лица; невольно является мысль, что все эти комплексы уже «имелись готовыми», уже «переживались», только в другом поле, которое было перерывом отделено от поля сознания; перерыв исчез — и обе сферы переживаний слились между собой.

В данном случае такое предположение может показаться необоснованным. Но в целом ряде других случаев, по основному смыслу очень близких к этому, оно оказывается необходимым, единственно возможным.

Эти случаи мы уже знаем: все явления «бессознательных высказываний» и вообще «внесознательных переживаний». На них нам следует опять остановиться: идея интерференции переживаний дает нам новое освещение, отнимающее всю их принципиальную загадочность.

V

«Бессознательные высказывания» соответствуют, как мы видели, изолированным координациям переживаний, которые не примыкают прямо к главной координации — сознанию, но в то же время жизненно с ней связаны — до сих пор мы не пытались ближе определить, каким образом. До сих пор мы имели только намеки относительно характера этой связи: параллелизм переживаний с их физиологическим отражением — жизнеразностями дал нам эти намеки. Не все жизнеразности непосредственно сливаются с главным потоком жизнеразностей центрального аппарата; те, которые от него изолированы, должны соответствовать «изолированным» от сознания переживаниям с их «бессознательными» высказываниями. Теперь нам становится понятным и то, откуда эта изоляция возникает, и то, какая жизненная связь при ней сохраняется.