Эндер Виггин (сборник)

— Я знаю, что вы сейчас думаете! Знаю все ваши поганые мыслишки! Вы думаете, я ошибаюсь, а Эндер такой, как Питер. Может, это я… я похожа на Питера, но не Эндер, только не Эндер. Я повторяла ему это, когда он плакал, и каждый раз, много-много раз говорила: «Ты вовсе не похож на Питера, тебе не нравится причинять людям боль, ты добрый и хороший, в тебе нет ничего от старшего брата».

— И это правда.

Его уступчивость все-таки успокоила ее.

— Еще бы это не было правдой. И будьте вы все прокляты.

— Валентина, ты поможешь Эндеру?

— Теперь я ничего не могу для него сделать.

— Можешь. То же, что делала раньше. Просто утешь его и скажи, что ему не нравится делать людям больно, что он хороший и добрый, что он — не Питер. Последнее — самое важное. То, что он совсем не похож на Питера.

— Я могу увидеть Эндера?

— Нет. Ты напишешь ему письмо.

— И что это даст? Эндер не отвечает на письма.

Графф вздохнул:

— Он отвечал на все до единого письма. Разумеется, из тех, что получал.

Потребовалась секунда, чтобы она поняла.

— Какие же вы все-таки сволочи.

— Изоляция — это идеальная среда для творческой личности. Нам нужны его идеи, а не… Не важно. Я не собираюсь оправдываться перед тобой.

«Именно это ты и пытаешься сделать», — подумала она, но промолчала.

— Он перестал развиваться. Плывет по течению. Мы подталкиваем его, а он не хочет идти.

— Может, я окажу большую услугу Эндеру, если пожелаю вам поцеловать собственную задницу?

— Ты уже оказала нам бо́льшую услугу. Но можешь помочь еще больше. Напиши ему письмо.

— Обещайте, что не измените ничего в моем письме.

— Этого я не могу обещать.

— Тогда забудьте.

— Нет проблем. Напишу сам. У нас есть твои старые письма, и мы легко сможем подделать стиль. Не так уж это и трудно.

— Я хочу видеть его.

— Он получит первый отпуск в восемнадцать лет.

— Обещали в двенадцать.

— Правила изменились.

— Почему я должна помогать вам?

— Да не мне. Эндеру. И какая разница, что тем самым ты оказываешь услугу нам?

— Что же такое вы делаете с ним там, у себя, наверху? Вы страшные люди.

— Милая моя Валентина, — усмехнулся Графф, — самое страшное для него еще впереди.

* * *

Эндер успел просмотреть первые четыре строчки письма, прежде чем сообразил, что оно пришло не от кого-то из товарищей по Боевой школе. Оно появилось, как все другие письма, — когда он включил компьютер, на экране загорелось: «ВАМ ПИСЬМО». Он прочел четыре строчки, потом прервался, заглянул в конец, нашел подпись. Вернулся к началу, а потом, свернувшись калачиком на койке, принялся раз за разом перечитывать письмо:

ЭНДЕР!

ДО СИХ ПОР ЭТИ ГАДЫ ПРОСТО НЕ ПРОПУСКАЛИ МОИ ПИСЬМА. Я ПИСАЛА ТЕБЕ СОТНИ РАЗ, А ТЫ, НАВЕРНОЕ, ДУМАЛ, ЧТО Я ТЕБЯ СОВСЕМ ЗАБЫЛА. НО Я ПИСАЛА. Я НЕ ЗАБЫЛА ТЕБЯ. Я ПОМНЮ ТВОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. ПОМНЮ ПРО ТЕБЯ ВСЕ. КТО-ТО МОЖЕТ ПОДУМАТЬ, ЧТО ТЕПЕРЬ, ЗАПИСАВШИСЬ В СОЛДАТЫ, ТЫ СТАЛ ЖЕСТОКИМ И ЗЛЫМ, КАК СПЕЦНАЗОВЦЫ НА ВИДЕО, И ТЕБЕ НРАВИТСЯ ПРИЧИНЯТЬ ЛЮДЯМ БОЛЬ. НО Я-ТО ЗНАЮ, ЧТО ЭТО НЕПРАВДА. ТЫ СОВСЕМ НЕ ПОХОЖ НА САМ-ЗНАЕШЬ-КОГО. ОН ВРОДЕ БЫ СТАЛ ВЕСТИ СЕБЯ ПОПРИЛИЧНЕЕ, НО В ДУШЕ ВСЕ ТА ЖЕ СУКА ТРУЩОБНАЯ. МОЖЕТ, ТЫ КАЖЕШЬСЯ ЗЛЫМ, НО МЕНЯ ТЕБЕ НЕ ОБМАНУТЬ. А Я ВСЕ ТА ЖЕ, ГРЕБУ ПОЛЕГОНЬКУ, ДЕЛА ПОТИХОНЬКУ.

ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. ГУСИНЫЕ ГУБКИ.

ВЭЛ.

НЕ ОТВЕЧАЙ. ТВОЕ ПИСЬМО НАСКВОЗЬ ПРОАНАЛЛИЗИРУЮТ.

Конечно, письмо написано с полного одобрения учителей. Но, несомненно, написано Валентиной. Два «лл» в «анализируют», эпитет «сука трущобная» по отношению к Питеру, выражение про «потихоньку-полегоньку» — все эти их детские шутки могла знать только Валентина.

Вот только в самом конце письма всего этого было слишком много, словно кому-то надо, чтобы Эндер поверил в подлинность послания. К чему столько беспокойства, если письмо настоящее?

Но какое же оно настоящее? Даже если бы Валентина написала его собственной кровью, это все равно была бы подделка. Совершенно очевидно, что ее заставили. Она писала и раньше, но учителя не отдавали ему письма. Те, наверное, были настоящие, а это — так, заказанное, еще одна попытка подергать за ниточки.