Эндимион. Восход Эндимиона

Меня всегда изумляло, как пусто здесь ночью. Почти все строители жили в клетушках, прилепившихся на склонах горы вокруг Йо-куня, и я уже знал, что в самом храмовом комплексе ночевать остаются лишь несколько человек. Джордж и Джигме обычно спали в хижине мастеров, но в ту ночь остались в Йо-куне с А.Беттиком. Настоятель Кэмпо Нга-Вань Таши иногда оставался ночевать с монахами, но сегодня вернулся в свой официальный дом в Йо-куне. Лишь горстка монахов предпочла здешние непритязательные жилища, и среди них были Чим Дин, Лобсанг Самтен и Донка Ньяпсо. Иногда летун Лхомо оставался переночевать у монахов или в пустой кумирне, но не сегодня. Лхомо еще утром отправился в Зимний дворец, намереваясь совершить восхождение на Нанда-Деви южнее Поталы.

И хотя окошки монахов светились в сотне метров, на самом нижнем ярусе, остальные строения храмового комплекса высились темными безмолвными громадами на фоне звездного неба. Ни Оракул, ни другие крупные луны еще не взошли. Звезды сияли как-то слишком ярко, почти как в открытом космосе. Тысячи и тысячи звезд – столько звезд я не видел ни на Гиперионе, ни на Старой Земле; задрав голову, я разглядел неторопливо ползущую по небосводу звездочку – крохотную луну, где предположительно спрятался корабль. Комлог у меня при себе, и достаточно негромкого шепота, чтобы переговорить с кораблем, но мы с Энеей условились, что сейчас лучше не рисковать и приберечь эту возможность для экстренных ситуаций.

Я от всей души надеялся, что в ближайшее время у нас никаких экстренных ситуаций не будет.

Назад я двинулся по выложенной кирпичом скальной полке ниже самых нижних строений, воспользовавшись лестницами и мостиками западного края храмового комплекса. Ночной ветер крепчал, и деревянные террасы целых ярусов со стонами и скрипами начали подлаживаться к ветру и холоду. Молитвенные флажки трепетали у меня над головой, а далеко внизу льнули к склонам хребта облака, озаренные звездами. Сегодня ветер не выл по-волчьи – первое время я с непривычки просыпался от таких завываний, – но зато отовсюду доносились бормотание, таинственный шепот и шорохи – это ветер блуждал среди уступов и расселин горы.

Добравшись до лестницы Мудрости, я поднялся через медитационный павильон Правильной Веры, на минутку задержавшись на балконе, чтобы взглянуть на темное, безмолвное жилье монахов, оседлавшее валун на востоке. Ощутил под пальцами затейливые резные орнаменты – и сразу же распознал высочайшее мастерство и усердие сестер Куку и Кай Сэ. Поплотнее запахнув куртку, я поднялся по спиральной лестнице к террасе пагоды Правильного Решения. На восточной стене по замыслу Энеи сделали большое, идеально круглое окно, обращенное на восток, к седловине хребта, где восходит Оракул. Он как раз поднимался по небосклону, озарив своими яркими лучами сперва потолок пагоды, а затем дальнюю стену, где на штукатурке были начертаны слова из «Сутта-Нипаты»:

Как ветер задувает пламя
И утихает, и не найдешь его,
Себя так мудрый отвергает
И утихает, и не найдешь его.
Уходит за пределы всех образов…
Уходит за пределы силы слов.

Я знаю, что это слова о загадочной смерти Будды, но сейчас, читая их в лунном свете, я думал об Энее, о себе, о нас вместе. Нет, к нам эти слова не относятся. В отличие от монахов, ищущих просветления, я отнюдь не жажду отказа от своей личности. Меня влечет мир как таковой – все мириады миров, где мне довелось побывать. Я никогда не хотел отринуть мир и его образы. И Энея в полной мере разделяет мое отношение к жизни: приобщение к жизни – это как католическое причастие, только вместо гостии ты принимаешь весь Мир.

И все же мысль о сути вещей – людей – жизни, выходящей за пределы всех образов и силы слов, находит во мне какой-то отклик. Я пытался – правда, безуспешно, – вложить в слова суть того места и того времени и убедился в тщетности подобных попыток.

Покинув луч Мудрости, я пересек длинную террасу для стряпни и совместных трапез и двинулся вверх по лестницам, мостикам и террасам луча Морали. Оракул уже взошел над горизонтом и щедро изливал свой свет на скалы и красное дерево.

Миновав павильоны Правильного Слова и Правильного Дела, я остановился немного передохнуть в круглой пагоде Правильной Жизни. У наружной стены пагоды Правильного Стремления стоял бамбуковый бочонок с питьевой водой, и, напившись вволю, по длинной переходной террасе я тихо двинулся на более высокие ярусы под шелест и хлопки молитвенных флажков на ветру.