Эндшпиль

Предсмертная записка Волтерса была вставлена в пластиковую планшетку, хотя Кетчем не видел в этом никакого смысла, уж конечно, никто не станет снимать с нее отпечатков пальцев. Сквозь пластик была отчетливо видна запись: “В. Б. – К. А. Б. Королевская пешка на В6. Следите за своими ходами, Кристиан”.

– Какой-то шифр, да, Стив? – спросил Кетчем. – Этот шахматный бред что-нибудь говорит вам?

– Нет, сэр.

– Как вы думаете, может быть, К. А. Б. – это Комитет Авиационной Безопасности?

– Не вижу в этом особого смысла, сэр.

– А что это за бред про Кристиана? Волтерс что, верил в реинкарнацию или нечто похожее?

– Нет, сэр. Согласно показаниям капеллана базы, лейтенант был унитарном, но службы в церкви никогда не посещал.

– Буквы В, и Б, могут означать Волтерс и Бил, – предположил Кетчем, – но какой в этом смысл? Андерсон покачал головой.

– Ни малейшего представления, сэр. Может, разведка или ФБР что-нибудь выяснят. По-моему, вот в том зеленом вертолете прилетел фэбээровец из Денвера.

– Как мне не нравится, что они суют в это свой нос! – проворчал Кетчем, вынул сигару изо рта и сплюнул.

– Таков закон, сэр, – откликнулся Андерсон, – они обязаны заниматься этим.

Генерал Кетчем бросил на полковника такой взгляд, что тот вынужден был опустить глаза и со страшной заинтересованностью начать рассматривать складку на своих брюках.

– Ладно, – наконец промолвил Кетчем, отбрасывая в сторону сигару, – пошли к этим гражданским попугаям. Хуже не будет. – Кетчем развернулся на каблуках и четким военным шагом направился к стоявшей в отдалении группе людей.

Полковник Андерсон наклонился к брошенной генералом сигаре, удостоверился, что она погасла, и вприпрыжку бросился догонять командующего.

Глава 8. Мелани.

Жизнь каким-то образом стала казаться более безопасной.

Сквозь шторы и ставни просачивался мягкий свет, бросая отблески на знакомые предметы – темную спинку моей кровати, высокий шкаф, сделанный по заказу моих родителей в год наступления нового века, мои гребни на туалетном столике, лежащие в том же порядке, в котором они лежали много лет назад, стеганое одеяло бабушки, которым были покрыты мои ноги.

Приятно было просто лежать и прислушиваться к деловитой суете людей, заполнявших дом. Говард и Нэнси расположились в гостевой комнате, по соседству с моей спальней, которая когда-то принадлежала родителям. Сестра Олдсмит спала на раскладушке рядом с дверью в моей комнате. Мисс Сьюэлл большую часть времени проводила на кухне, готовя для всех еду. Доктор Хартман жил через двор, но, как и остальные, в основном находился в доме, следя за состоянием моего здоровья. Калли спал в маленькой комнатке за кухней, которая когда-то принадлежала мистеру Торну, но спать ему приходилось не так уж много. По ночам он сидел в кресле у входной двери. Черномазый юноша спал на лежанке, которую мы соорудили для него на заднем крыльце. По ночам все еще было прохладно, но он не возражал.

Мальчик Джастин проводил много времени со мной. Он расчесывал мне волосы, отыскивал книги для чтения и всегда находился под боком, когда мне нужно было послать кого-то с поручением. Иногда я просто отправляла его в свою комнату для шитья, и он сидел там в плетеном шезлонге, наслаждаясь лучами солнца, видом неба за сучьями деревьев и ароматом новых растений, которые покупал и рассаживал Калли. Мои фарфоровые статуэтки снова красовались в застекленной этажерке, которую я заставила негра починить.

Было что-то приятное и волнующее в том, чтобы наблюдать за миром глазами Джастина. Его чувства и восприятие были настолько обострены, настолько незамутнены какими-либо корыстными соображениями, что иногда казались чуть ли не болезненными, и уж конечно, они завораживали. С каждым разом мне становилось все сложнее сосредотачивать свое внимание в пределах собственного тела.

Сестра Олдсмит и мисс Сьюэлл с оптимизмом наблюдали за процессом моего выздоровления и настойчиво продолжали проводить все терапевтические мероприятия. Я позволяла им это и даже отчасти поощряла, ибо не испытывала ни малейшего желания снова начинать ходить, говорить, что означало бы возвращение в этот мир. Однако в какой-то мере обещанное ими улучшение пугало меня, ибо я понимала, что оно неизбежно повлечет за собой ослабление моей Способности.

Каждый день доктор Хартман осматривал меня, ободрял и проводил необходимые исследования. Сестры купали меня, каждые два часа переворачивали с боку на бок и двигали мои конечности, чтобы суставы и мышцы не костенели. Вскоре после нашего возвращения в Чарлстон они приступили к процедурам, которые требовали активного участия с моей стороны. Я уже могла двигать левой рукой и ногой, но когда я совершала это, контролировать мое маленькое семейство становилось очень тяжело, поэтому вскоре мы ввели обычай, чтобы в течение часа моих оздоровительных процедур все, за исключением сестер, замирали и требовали бы от меня внимания не больше, чем лошади в стойле.