«Тащить» — это он точно выразился: мы бы сами до его кабинета не дошли. Он разрешил нам сесть на стулья, но лишь потому, что стоять мы не могли. И тут неожиданно я очень и очень рассердился — это у меня редкая эмоция, ибо я дрессировал себя, чтобы научиться ее избегать, с самого моего пагубного детства.
Когда я сумел говорить сквозь сдавленное горло и всхлипы как полагается, я выложил шерифу все наши карты — особенно дипломатический паспорт. Сработало — он вроде бы разозлился и сам, а также, быть может, чуточку испугался. Оковы с нас сняли, собственность вернули, за исключением моего «банкирского особого». «Люгер» Джока остался в чемодане, который, как я с облегчением заметил, никто не открыл: Джок предусмотрительно проглотил ключ, а помощники, увлекшись порчей нашей личной водопроводно-канализационной сети, на взлом замка не отвлекались. Это был очень
— Теперь, быть может, вы окажетесь милостивы объяснить нам, что означает все это необычайное обращение, сэр, — сказал я, оделяя его мерзейшим своим взглядом, — а также сообщите причины, по которым мне не следует потребовать от моего Посла принять меры к тому, чтобы вас и ваших головорезов порвали на куски.
Он смотрел на меня долго и задумчиво, и умные глазки его посверкивали, а мозг набирал обороты. Куда б ни прыгнул котенок, хлопот шерифу не избежать: в лучшем случае — бумажная волокита, в худшем — много огорчений. Я видел, как он достиг решения, и внутренне затрепетал. Не успел он заговорить, как я кинулся в атаку снова:
— Если вы предпочтете не отвечать, разумеется, я просто позвоню в Посольство и изложу им голые факты, каковы они есть.
— Не нарывайтесь, мистер Маккабрей. Я собираюсь оформить вас обоих по подозрению в убийстве, и ваш дипломатический статус в этой лиге не стоит кучки крысиного помета.
Чтобы скрыть ужас, я по-британски зафыркал. Никто же не мог видеть мгновенного всплеска недоброжелательности Джока возле «бьюика» — да и в любом случае, издали все равно выглядело так, будто он пытался
— И кого именно я... мы... предположительно убили?
— Милтона Квинтуса Дезире Крампфа.
— Так у меня записано.
— Чтоб мне! Вы уверены, что не «Вулю»? [175]
— Да, — ответил он начитанно и с полуулыбкой. — Тут у меня стоит «Дезире». — Складывалось впечатление, что, будь он англичанином, непременно поддержал бы это мое «чтоб мне!», хотя складывалось и другое впечатление: англичанином он быть ни в какую
— Продолжайте, — сказал я. — Испугайте меня.
— Я никогда не пытаюсь. Некоторым людям я делаю больно — такова работа. Некоторых убиваю — то же самое. К чему тут пугать? Я не такой полицейский.
— Спорить готов, своего психиатра вы пугаете, — съязвил я и незамедлительно пожалел об этом. Он не посмотрел на меня холодно и тускло — он на меня вообще не посмотрел. Он упер взгляд в столешницу с царапинами и мушиным калом, затем выдвинул ящик, изъял одну из таких тонких, черных и корявых сигар и зажег ее. Он даже решил не сдувать мне в лицо вонючий дым — он был не такой полицейский.
Но ему непостижимым манером удалось меня испугать. Почки мои заболели ужасно.
— У меня ужасно болят почки, — сказал я. — И мне нужно в уборную.
Он экономно махнул в сторону двери, и я дошел до нее, почти не закричав в голос. За дверью была очень
— Твоя очередь, Джок, — твердо заявил я, снова вступая в кабинет. — Надо было сразу о тебе подумать.
Джок повлекся в уборную; шериф при этом отнюдь не выглядел нетерпеливым, он вообще никак не выглядел — хоть бы как-то, что ли? Я прокашлялся.
— Шериф, — сказал я. — Вчера я видел тело мистера Крампфа — батюшки, неужто лишь вчера? — и он вполне явно скончался от сердечного приступа вполне обыденным образом. Так чё за дела тада, что чувака пришили?