Эндшпиль Маккабрея

— Неважно, — любезно промолвил я. — Я знаю, каково тебе. У меня тоже болит. Сдаётся мне, что негодяй просто сунул картонку в замок, чтобы сработала сигнализация, а потом затаился в лифте. Когда же ты выскочил, он рванул вниз, чтобы тебя отвлечь. Затем — снова наверх, на третий, зная, что ты, как разумный парнишка, станешь дожидаться его внизу; из лифта на площадку и пешком на пятый, зная, что со мной можно справиться и в одиночку. Справившись, он слышит твоё приближение, прячется за дверью и тихонько исчезает, пока ты приходишь на помощь своему молодому хозяину. Всё призвано оставить меня одного, причем с открытой дверью, а тебя на пару минут с дороги убрать. Задуматься нам нужно не о том, как, и даже не о том, кто, — а о том, зачем.

— Чего-нть забрать…

— Если так, то это «что-нть» должно быть чем-то портативным, легко обнаруживаемым — ибо много времени он себе позволить никак не мог, — и чем-то крайне важным, чтобы риск его стоил. К тому же, вероятно, — нечто прибывшее сюда недавно, поскольку от всего этого предприятия разит ароматом импровизации.

— …или чего-нть забыть, — продолжал Джок с беспощадной логикой.

Я подскочил, отчего мигрень моя взвилась на дыбы и сокрушила меня своей десницей. То была мерзкая мыслишка, да еще какая…

— Но что, на всем белом свете, тут можно забыть? — пропищал я, ужасаясь ответа.

— Ну, например, жучок, — ответил Джок. — Или пару унций героина — чтоб хватило вас на годик упечь. Или, скажем, фунт пластида…

— Я возвращаюсь в постель, — твёрдо заявил я. — И не желаю иметь к этому никакого отношения. Бомбы никто не заказывал.

— Нет, мистер Чарли, вам надо к тому хренделю, замсекретаря. Я сгоняю щас в гараж и пригоню большую банку для варенья.

— Что? И оставишь меня одного в квартире, усеянной минами Теллера? [70] — взвыл я.

Но он уже пропал. Горько сетуя, я облачился в случайный ассортимент приличной одежды, на цыпочках пересек квартиру и спустился. Ничто у меня под ногами не взорвалось.

Джок ожидал меня на уровне улицы в «роллсе» — и особым подарком для меня стало то, что он надел шоферскую фуражку. Когда мы прибыли в Министерство, он даже выскочил вперёд и распахнул мне дверцу — знал, что это меня приободрит, господи его благослови.

Знаете, честное слово — я не могу припомнить, чего это было Министерство; дело происходило вскоре после администрации Уилсона, [71]  изволите ли видеть, а вы же помните, как он их все перепутал и поменял все названия. Говорят, по мостовым Уайтхолла до сих пор сиротливо скитаются заблудшие госчиновники, хватают прохожих за рукава и умоляют показать им путь к Министерству технической интеграции. Жалованья им, разумеется, поступают по-прежнему из-за Жиро, [72] но больнее всего им сознавать, что родные Министерства до сих пор их не хватились.

Как бы то ни было, Джок оставил меня у этого Министерства, и разнообразные супер-юноши повлекли меня от одной двери к другой: каждый юноша одет был изумительнее предыдущего, каждая дверь — тяжелее и безмолвнее прежней, — пока я не остался наедине с Л.Дж. Присядом. Я подготовился ко встрече с неким английским полковником Блюхером — однако совершенно ничего общего. Огромный, жовиальный, ширококостный и соломенновласый парняга спустил сапоги с пожеванного стола и накатил на меня, лучась весельем.

— Ха! — взревел он. — Капитально! Рад видеть вас на ногах и в добром здравии, молодой человек! После напряженки лучше всего — вскочить и снова в бой. Нил иллегитимус карборундум, [73] а? Не давайте ублюдкам себя измотать!

Я немощно захихикал и провалился в пухлое кожаное кресло, на которое он мне указал. Пока я озирался, в моих безжизненных руках материализовались сигары, виски и содовая. Мебель сюда, несомненно, стеклась из сельского прихода, что классом повыше: сколочено всё на совесть, но какое-то потоптанное. Прямо передо мной над хозяйским креслом со школьной фотографии щурились и таращились шестьдесят крысят; над ними висел обломок весла с «Восьмерок» [74] — расколотый, обожженный, цветов Сент-Эдмунд-Холла. В углу громоздилась старая медная гильза корабельного орудия, набитая крепкими битами и рапирами со старомодными гардами «бабочкой». Две стены были завешаны ранними английскими акварелями — добротными, унылыми и синеватыми. Нет ничего тоскливее, как говаривал сэр Карл Паркер, [75] ранних английских акварелей; разве что выцветшая ранняя английская акварель. Но я съел на таких не одну деловую собаку и всегда глубоко их уважаю.

— Понимаете в акварелях? — поинтересовался Присяд, проследив за моим взглядом.