Эндшпиль Маккабрея

— Эй, только не давай ему понять, что мы его раскрыли, — делай вид, что его нету, а когда он сюда прибудет и скажет, что ты его не раскусил, я ему яйца отгрызу, а?

— Хорошо, мистер Крампф, — сказал я, — но не сильно отыгрывайтесь на нём, будьте любезны? То есть я довольно-таки готов к «ки вив», [117] изволите ли видеть.

Он ещё раз смачно хмыкнул — или, возможно, рыгнул — и повесил трубку. Затем повесил трубку кто-то ещё. Может быть, просто-напросто гостиничная телефонистка, только вот звук был не совсем правильный. Потом повесил трубку я и тоже угостился отрыжкой, после чего лёг спать.

В ту ночь больше ничего не случилось, если не считать того, что я сильно беспокоился. Крампф заработал свои миллионы не стариковским пьянством; чтобы стать миллионером, потребны мозги, беспощадность и некий червячок в мозгу. У Крампфа всё это имелось, он был умнее меня — и гораздо зловреднее. Всё это было как-то не так. Кишки мои стонали и ворчали — им хотелось домой. Превыше прочего им не улыбалось участвовать в покушениях на умных миллионеров в их собственных домах. Я извёл себя окончательно и уснул.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Но ныне я очнулся, столь смущён,

Как будто поскользнулся и упал,

Расставшись с тем, чем был я до сих пор,

И уцепиться ни за что не смог, —

Я понял, что покинул этот мир,

Когда разверзлась бездна подо мной,

Средь нерождённых в будущих веках…

«Смерть в пустыне» [118]

Стояло воскресенье, однако вы бы ни за что этого не подумали — судя по тому, что происходило, когда я добрался до Литтл-Рока, штат Арканзас. Имел место какой-то протест: как обычно, коротко стриженные парни в тёмно-синих джинсах без фанатизма мутузили длинноволосых парней в голубых джинсах; длинноволосые называли стриженых «свиньями», кидали в них камнями и прочим. Как всё это грустно. Сказал же сто лет назад один русский: эти люди верят, что они врачеватели общества, а на деле они всего лишь болезнь. Уличное движение намертво замерло, и через несколько машин передо мной я различил синий «бьюик», завязший в море длинных волос и цветущих бунтарских палок.

Я заглушил двигатель и задумался. Какого дьявола Крампфу понадобилось входить в такие расходы и хлопоты и через половину континента сопровождать автомашину, которую никому в здравом уме не придёт в голову красть? Причём сопровождать её таким причудливым манером? Отбросив в сторону сильную вероятность того, что он был сумасшедшим, я решил, что он, должно быть, рассказал кому-то о дополнительном куске холста, который должен был быть спрятан в машине — разумеется, это само по себе уже говорит, что у него не все дома — а теперь жалеет об этом. Хуже того, он может играть в какую-то игру поглубже и похитрее, что будет в согласии с его импровизированным посланием почти августейшему Одноклассничку. Едва ли он догадается о том заказце на убийство, который вверил мне Мартленд, но вполне способен счесть меня — по иным причинам — несколько избыточным, а также — угрозой его безопасности. «Лукаво сердце (человеческое) более всего и крайне испорчено; кто узнает его?» — возоплял Иеремия XVII:9, а как вы знаете, Иеремия XVII:9 великолепно умел прозревать такие штуки, помимо того, что сам был отчасти полоумен.

Ассортимент моей частной лавочки беспокойств и жимов очка всем этим был значительно дополнен; я поймал себя на тоске по крепкой правой руке Джока и его пятерне, украшенной латунью. Интрига отчётливо сгущалась; если мне вскорости не удастся завладеть ложкой, которой эту кашу можно будет размешать, почти наверняка мне грозит, что каша эта пригорит ко дну. А вероятно — припечёт донышко и мне. Где же тогда окажется достоп. Ч. Маккабрей? Ответ на это был нерадостен.

Транспортный поток стронулся с места после того, как всех заинтересованных тщательно отмутузили, переколотили и облаяли, и «бьюик» не попадался мне больше на глаза до переправы шауни [119] через Северную Канадскую реку, где я заметил, как он затаился на боковой дороге. Я остановился у следующей заправочной станции (здесь бензин называют газом — интересно, почему?), надеясь хорошенько разглядеть водителя, когда он будет проезжать.